Книга Вдова на выданье, страница 89 – Даниэль Брэйн

Шаги половых скрадывали самые обычные крестьянские половички, которых в каждой деревенской избе с избытком. Скатерти пошиты из обрезков — Якшина расстаралась. Стулья и диванчики — где как есть потертые, аутентичные, где обитые в цвет занавесок и скатертей. Столы то покрыты лаком, то просто ошкурены. Запах дерева, соли, сосен — кажется, в мое время это называли словом «эклектика», не забыть бы его, мне еще рекламу давать.

Распахнулась дверь кухни, и оттуда выскочил взлохмаченный Сила. Было похоже, что его проводили пинком под зад. Следом вылетела и шмякнулась шапка, а потом показался злой как сотня чертей повар Мирон.

— Барыня! — заголосил он на весь зал, тряся над головой поварешкой, как знаменем, и заслуженно униженный Сила на всякий случай начал пятиться на полусогнутых ногах. — Да что же делается? На пару минуток к блинчикам отвернулся, а он, оглоед, все пончики подожрал! И ведь не лопнет рожа бесстыжая! А что господину управляющему теперь нести? А матушку Анну Никифоровну чем потчевать прикажете? Расстегаю, впрочем, могу подать? У-у, ненасытный! — замахнулся Мирон на Силу, которого пойди уже найди в занавесках, и, обернувшись, крикнул на поварят: — Федька, Афонька! А ну расстегаю барыням несите! Ах, хороша расстегая, барыня, ох, хороша! Рыбонька!

За что я жаловала купчих, в частности Якшину, так это за то, что они абсолютно не тушевались от души хохотать во все горло, а не хихикали, прикрывая ладошкой рты, как манерные бледные аристократки.

Повара Мирона, старого своего знакомого, привел Евграф, и был Мирон бывший каторжный, а до того кормил себе годами какого-то шикарного князя, да случайно устроил в княжеской кухне пожар. «Давно то было, барыня, все минувшее, а вы меня в деле проверьте», — доверительно попросил Мирон, и я… что же, у меня такая же каторжница спит в соседней комнате и присматривает за детьми. Не то чтобы я была сторонницей вторых шансов, но понимала, что бедный-несчастный страдалец в двадцать первом веке не то же, что бесправный человек-вещь в веке девятнадцатом.

Мирон не оправдывался, рассказал все как было — умаялся, за печью не уследил, половина имения и сгорела, но хоть никто не погиб. Парашка вспомнила, что и вправду случилось то в соседней губернии, и да, осерчал князь да мужика наперво до полусмерти засек, что думали, уж и не выживет, а после добился каторги. Я, разумеется, все еще допускала, что между Мироном и слугами присутствует сговор, но…

Какая мне была, к черту, разница?

Был Мирон ниже меня ростом, с тонкими ручками и ножками, походил на сверчка, и готовил, стервец, так, что слезы на глаза наворачивались. И если сначала я думала оставить его у себя в кухне, благо Евграф согласился делить с ним свою клетушку, то после пары изумительных обедов предложила ему кухарить для ресторана. И то ли сыграло роль каторжное прошлое, то ли возраст у Мирона был уже такой, что много ему не надо было, но он запросил всего пять целковых прибавки.

Я положила ему на первое время пятнадцать целковых, думая, что приди ко мне такой Мирон несколько месяцев назад в другое время и в другом месте, и я на руках бы его носила, несмотря на справку об освобождении.

Все, что в прошлой жизни останавливало меня от открытия хотя бы одного действительно знакового места, это отсутствие подходящего повара. За поварами шла охота похлеще, чем за форвардами, а гонору у них было поболе, чем у футбольных звезд. Но судьба, зараза, злобно шутит. Теперь у меня есть дети, повар и ресторан. Увы, нет такого же количества денег и нет влияния. Может, я и не смогу подняться до финансовых вершин, и без сомнений передо мной не будут распахивать все нужные мне двери, но я переживу.