Книга Соль и волшебный кристалл, страница 80 – Эбби-Линн Норр

– Тогда понятно, почему мама считала, что русалочий народ – сплошь женщины.

Он согласился.

– Я когда-то читал, что все яйца крокодилов по умолчанию женские, а чтобы получился крокодил мужского пола, нужен конкретный очень узкий диапазон температур. Поэтому в каждом помете только один из пяти крокодилов мужского пола. Может, и тут что-то подобное.

– Только диапазон еще уже?

– Не исключено. – Эмун пожал плечами. – Хорошо бы узнать, почему это так. Иногда очень одиноко, когда ты единственный в своем роде.

– Да уж точно. – Я доела все, что оставалось на тарелке, и запила водой. – Так вы написали автобиографию?

– Отчасти. – Я как раз собралась спросить Эмуна, нельзя ли почитать сей труд, но он упредил меня: – Боюсь, в нынешнем своем виде она интересна только для меня.

– И потому вы не опасаетесь, что она попадет не в те руки?

Эмун рассмеялся.

– Не только. Она к тому же заперта в ячейке банковского сейфа в Портленде. А если кто-то и сумеет выкрасть ее, прочесть и выложить хоть частично в каком-то блоге, его подписчики сочтут все это наркоманским бредом или игрой нездорового воображения, так что не беспокойся.

– А опубликовать вы ее когда-нибудь планируете? – Он пожал плечами. – Может, привезете ее сюда, чтобы она стала частью архива Новаков? Тогда у меня появится шанс ее прочитать, – поддразнила я его.

Эмун усмехнулся и вытер губы салфеткой.

– Обещаю когда-нибудь познакомить тебя с этим сочинением, когда доработаю его.

– Я запомню.

– Как человек, который не раз влюблялся, – сказал Эмун уже более серьезным тоном, – я тебе очень советую все-таки рассказать Антони, кто ты такая.

– Вы прямо как моя подруга, – расстроенно сказала я, еще раз глотнув воды. – И вы оба не понимаете, чем я рискую.

– Ну я-то прекрасно понимаю.

Мы смотрели друг на друга через стол, а напольные часы в углу тикали, отсчитывая секунды нашей жизни.

– А меня познакомишь со счастливчиком? – спросил он.

То, с какой интонацией Эмун произнес свое «счастливчик», заставило меня насторожиться. Это сарказм? Чем, интересно, вызванный? Или мне просто показалось.

– А как иначе? Теперь это ваш дом в не меньшей степени, чем мой.

Эмун удивленно моргнул, будто ему это не приходило в голову.

– А как ты ему объяснишь, кто я такой? – Постановка вопроса меня озадачила. – Если ты не признаешься ему, кто ты на самом деле, объяснить, кто я, будет очень сложно, тебе так не кажется?

Я распрямила спину и прищурилась. Кажется, Эмун может здорово осложнить мне жизнь.

– Мне мерещится или у меня проблема?

– Расслабься, – успокаивающим тоном сказал Эмун. – Это твой секрет, не мой. Я ничем не угрожаю вашим отношениям. Мы можем сказать твоему другу, что я потомок настоящих владельцев подвески, которую Райнер Файгель украл, а потом продал Матеушу Новаку. Тогда твой Антони не удивится, когда подвеску передадут мне, а не вернут в музей… Если ее отыщут, конечно. Я могу выбрать имя какого-нибудь моряка из судового журнала «Сибеллен» и реконструировать связь с его семьей.

– Вам действительно такое по плечу?

Он махнул рукой.

– Это как раз легко. За долгую жизнь мне часто приходилось создавать новые идентичности. Сюда я переезжать не собираюсь. – Он оглядел столовую. – Это очень знакомое место, но давно уже не мой дом.

– Понимаю.

Вероятно, Эмуну под силу соорудить некие убедительные для властей доказательства его прав на подвеску, но по завещанию Мартиниуша эта вещица, как и прочие артефакты, принадлежала маме, и я намеревалась проследить, чтобы так оно и было. Обсуждать это не имело смысла, но размышлять о том, как оставить аквамарин у себя, я уже начала.