Книга Позолоченная роза, страница 82 – Эмма Хамм

Ее сердце болело. Она не хотела говорить с ним о женщине, которая вернулась. Она не хотела знать, почему в ней все сжималось от мысли о них вместе, или почему он не отрицал, что был с Вивьен. Он говорил, что не видел в ней питомца, но и не отрицал, что считал ее животным.

— И куда ты пойдешь? — окликнул он ее. — Там ничего не осталось, Амичия.

— По чьей же вине? — она ковыляла по снегу, вытаскивая ноги из сугробов, хоть от этого нога болела.

— Я думаю, ты ревнуешь!

— Ревную? — она развернулась, чуть не упав, когда костыль застрял в снеге. — Чему ревную?

Он сидел на том же месте, зловеще неподвижный. Он мгновение выглядел так, словно был из камня, который напоминала его кожа.

— Думаю, ты знаешь, — буркнул он, слова доносились над снегом как ветер. — Вернись в свою библиотеку и убежища в стенах, petite souris. Но, думаю, ты всегда будешь возвращаться позлить кота, который на тебя охотится.

Она скрипнула зубами и отвернулась.

— Не думай, что ты мне нравишься, grande imbecile.

— Как я мог так подумать?

Амичия прошла к поместью, завернула за угол и перестала ощущать спиной взгляд. У двери цвел куст розы, которого раньше там не было. Она была в этом уверена.

Она смотрела на замерзшие капли воды на каждом идеальном лепестке. Розы зимой? Невозможно. Но тут появлялось многое, что было невозможным.

Глава 26

Жуть опустился на стол в центре главного зала. Горы еды, может, и были бы вкусными, если бы Александру не приходилось смотреть, как они ели овощи и мясо как… животные.

Он не мог забыть разговор с Амичией. Она не хотела, чтобы ее считали питомца, и он ее такой и не считал.

Так ведь?

Он смотрел, как Вивьен, сидящая справа от него, взяла с тарелки целую жареную курицу и впилась в бок. Амичия же, сидя слева от него, осторожно отрезала ножку курицы и не спешила, пользуясь столовыми приборами. Она отрезала кусочек, подцепила его вилкой и опустила в рот.

Она изящно брала каждый кусочек. Она не брызгала и не сорила едой на стол, а остальные рядом с ней устраивали бардак.

Он сидел во главе стола, как всегда, но почти не притронулся к своей еде. Не этой ночью. У него было слишком много мыслей, он не мог так есть.

Бернард вошел с еще тарелкой с едой. Он много приносил каждую ночь и ни разу не жаловался. А теперь Александр видел, как много его слуга делал.

— Бернард? — позвал он, поймал Жуть за край фартука. — Откуда эта еда?

Жуть пожал плечами.

— С кухонь.

— Да, но откуда? У нас где-то есть ферма? Мы можем убивать там скот, когда захотим?

Взгляд Бернарда стал туманным, он смотрел мимо Александра.

— Не знаю, господин. Когда еда нужна, она там.

— Так ты не убивал этих зверей сам?

— А надо? — он передвинул тарелку с едой в другую руку. — Я могу попробовать послать Жутей на охоту, но на это уйдет время, и все проголодаются, пока они вернуться.

Александр отпустил другого, тряхнув головой.

— Не нужно. Просто… я раньше не задумывался, откуда берется еда, и я не понимаю, откуда у нас столько. Свежая еда даже зимой вызывает вопросы.

— Тут всегда зима, господин.

Бернард ушел, оставив Александру еще больше вопросов. Вокруг поместья всегда была зима? Когда-то должно быть лето. Они ели спелые овощи. Где-то был сад, и Жути приносили еду Бернарду.

Он отклонился на стуле, смотрел на овощи, словно они могли отрастить ноги и пойти по столу. Блюда казались невозможными.