Книга Военный инженер Ермака. Книга 1, страница 24 – Михаил Воронцов

— Три года назад мы город взяли. Сил у Кучума было больше, чем у нас, это точно. Но он растерялся, бойцов толком не собрал. Город почти без боя достался. Ермак его не громил, не резал, миром взял. До этого, правда, разбили войско племянника Кучума Маметкула у Чувашского мыса. После этого и Искер сдался, и несколько родов остяков и вогулов, какие поначалу в войско Кучума вступили, бросили его, начали ясак платить.

— Местных мы вообще не обижаем, если те, конечно, на нас ножей не точат. С остяками, с вогулами — добрые у нас отношения. Торгуют, приносят мех, мясо, грибы, травы. Татары сибирские тоже не все за Кучума. Он злой. Без суда и разбирательств убивал — за слово, за взгляд. Люди такое помнят. Но есть среди них и враги до смерти. Мурза Карачи предложил договориться о союзе с Ермаком против Кучума. Пришел к нему на переговоры сотник Ивана Кольцо, с отрядом в пятьдесят человек… и всех мурза убил. Подло, обманом, в спину. Затем сбежал в далекие степи, туда, где сейчас Кучум. Тот щедро одарил его за предательство. Но мы еще встретимся, и пожалеет мурза о том, что появился на свет. Мы похоронили братьев, но тела Ивана так и не нашли.

— Кучум после потери Искера ушел в земли барабинские, в степи за Иртышом, и силы копит. Говорят, несметное войско собрал, со всех концов воинов к себе привлек. Но сейчас он с небольшим отрядом неподалеку от нас. Поймать бы его, да сложно это…

— Мы готовимся. Вторую стену вокруг города поставили. Она держит, но если пойдут ордой — тяжко нам будет. В Сибире сейчас народу — тысяча с лишним. Русские, остяки, вогулы. Еще есть башкиры, барабинцы, другие… Но их мало. Наш боевой отряд — где-то человек четыреста осталось. Это после всех боёв, зимовок, болезней. Сейчас мы с последнего острога людей в город перевели. Батюшка Тихомолв прочел там молитву «об оставлении жилища», и все вернулись.

— Пищалей у нас около трехсот с лишним. Стрелять можно, но долго заряжать. Пороха на них жрётся — тьма. Есть у нас фальконеты на станках — вроде малых пушек, ставим их на струги и на стены.

Он улыбнулся.

— Только ты это слово не произноси, его тут мало кто знает. Фальконеты тоже пищалями здесь зовут, только большими. Десять штук таких. А ещё тюфяки — малые пушки, для боя на стенах. Их четырнадцать. Они поменьше фальконетов. И есть еще пушка-сорока, наша гордость! Восемнадцать стволов у нее, хоть и небольших. Но если картечью врежет…

Никита, будто в ужасе, вытаращил глаза и покачал головой.

— Пороха вот маловато. Тысяча-две-три выстрелов из пищали на всех, если сильно не тратиться. Хотя сколько точно, не знаю — тайна это, чтоб враги не прознали. Пуль достаточно. Часть привезли, часть сами отлили. Ядра — каменные, железные, а еще картечь. Она для пушек главная.

— С луками у нас тоже порядок. Их до двух сотен. И стрел тысячи. Сами делаем, собираем. Самострелы есть, немного. Штук десять или пятнадцать. Твой теперь тоже, выходит, к ним запишем, — усмехнулся он. — Уважаем мы стрелков таких. Стрела твоя — она ведь кольчугу прошьёт. Из холодного оружия — сабли у каждого. Они у нас и русские, и татарские, и какие угодно. У стрельцов бердыши — ими и рубить можно, и пищаль на них ставить. Копий тоже хватает, в обороне выручают. Топоры, ножи — у каждого.

— Но пороха не хватает. С обозами передают, но обозы — редкость. Кучум их старается ловить. Железо своё плавим кое-как, из земли достаём, на том берегу Иртыша. Свинец — ещё хуже. Почти совсем его нет, железом заменяем. Но свинец — лучше, он чище летит. Поэтому бережём, экономим.