Книга Военный инженер Ермака. Книга 4, страница 103 – Михаил Воронцов

…Я в те дни почти не выходил из мастерской. Стеклодувочное дело требовало постоянного внимания, да и отвлечься от общей хмури хотелось. Печь гудела ровно, в тиглях булькал расплав — зелёное стекло из золы и песка, свинцовое с добавками охры. Мои помощники уже научились сносно работать с трубкой, хоть руки у некоторых были грубоваты для такого тонкого дела.

Бусы шли нарасхват. Остяки меняли на них шкуры, вогулы приносили вяленую рыбу и кедровые орехи, татары — войлок и сушеные ягоды… или наоборот: вогулы тащили бобра, а остяки — пойманную рыбу. За горсть стеклянных побрякушек можно было получить столько всего, что я диву давался. Эх, раньше надо было начинать! Особенно ценились бусины с включениями — я добавлял в расплав медную стружку, толчёный малахит, даже обычные птичьи перья, которые в стекле превращались в дымчатые узоры.

К вечеру мастерская была вновь завалена готовым товаром. На столе, выстланном войлоком, лежали россыпи бусин всех оттенков зелёного — от почти прозрачного салатового до глубокого бутылочного. Отдельно — «звёздные» бусины с металлическими включениями, мерцающие в свете лучины. Молочно-жёлтые свинцовые подвески, тёплые и притягательные.

В печи ещё оставался расплав — последняя порция дня. Я решил попробовать кое-что новое. Взял охру, растёр в тончайшую пыль, смешал с каменной крошкой. Добавил к прозрачному стеклу, размешал. Цвет получился удивительный — медово-янтарный, с красноватыми проблесками. Из этой массы сделал несколько крупных бусин и одну подвеску в форме солнца — круглую, с расходящимися лучами.

Дверь скрипнула, вошёл Ермак Тимофеевич. Снег с его шубы уже подтаял, капал на земляной пол.

— Работаешь, Максим? — спросил он, разглядывая разложенные бусы. — Красота какая. Инородцы небось с руками отрывают?

— Не жалуются, — ответил я.

Ермак замолчал и начал перебирать бусины. Взял одну из «звёздных», покрутил в пальцах.

— Слушай, — начал он, не поднимая глаз. — Ты же видишь, что творится. После этого проклятого Тимур-Яна люди словно пришибленные ходят. Бабы особенно. Позавчера Марфа, жена одного из казаков, при мне плакала — мол, как же я могла поверить, что мужа моего чудища сожрут. А ведь верила, представляла уже себя вдовой. Народ приуныл после этой истории. Злятся на себя люди, что поверили, что из провели на мякине. А злость на себя — худшая злость. Она человека изнутри точит. Да и просто зима здешняя отнимает у человека силы и радость. Особенно когда знаешь, что по весне вновь воевать придется.

— Думаю я, — продолжил атаман, — надо бы как-то дух поднять. Особенно бабам нашим. Они ведь тоже воюют по-своему — ждут, терпят, детей в этой глуши растят. А украшений у них почитай никаких — всё на торг идёт, на нужды отряда.

Я сразу понял, к чему он клонит.

— Так ведь бусы эти — товар, — осторожно заметил я. — На них провиант меняем, пушнину.

— Знаю, — махнул рукой Ермак. — Но я не про те, что у нас совсем дорогие. Простые подарим — зелёные, жёлтые. Пусть порадуются. А то смотреть тошно, как они ходят, словно на похоронах. Именно подарить, не продать. От нас ото всех. Мол, за терпение, за то что с мужьями в этот поход пошли. Украшение женщину всегда веселит.

Идея была здравая. Я посмотрел на груды готовых изделий. Тех, что попроще, без малахита и яшмы, было предостаточно.