Книга Военный инженер Ермака. Книга 4, страница 11 – Михаил Воронцов

— Гляньте-ка, сотник. Журавли на юг потянулись. Поздно что-то в этом году.

Черкас проследил взглядом за клином птиц, исчезающим в серой мгле.

— Зима рано будет, — произнес он задумчиво. — И лютая. Чует мое сердце.

Микита зябко передернул плечами и снова налег на весла. Его маленькие, но жилистые руки работали без устали, хотя пальцы уже почти не чувствовали холодного, мокрого дерева.

— А может, оно и к лучшему, что отказали нам, — вдруг сказал он. — Сами справимся. Казаки мы али кто? Ермак Тимофеевич не таков, чтобы сдаться. Да и Кучум уже не тот, что был. Побили мы его войско крепко.

Черкас усмехнулся в усы. Микита, поначалу не слишком горя желанием возвращаться в Сибирь, сейчас постоянно всех подбадривал.

Снег усилился. Теперь он уже не кружился игриво, а валил плотной пеленой, застилая все вокруг. Видимость упала до нескольких десятков саженей. Кондрат достал из-за пазухи краюху хлеба, разломил на три части. Хлеб был черствый, как камень, но сейчас казался невероятно вкусным.

— На вот, сотник, — протянул он самый большой кусок Черкасу. — Поешь. До ночи еще грести и грести.

Они жевали молча, запивая хлеб речной водой, которую черпали прямо ладонями. Вода была ледяная, с привкусом снега и тины, но другой не было.

— Расскажи-ка, Кондрат, — попросил вдруг Черкас, — как ты к Ермаку попал? Что-то не припомню.

Великан улыбнулся, отчего его широкое, обветренное лицо стало почти добродушным.

— А просто было. Разбойничал я на Волге, с ватагой одной. Поймали нас царские стрельцы, вели на плаху. А тут Ермак Тимофеевич мимо идет со своими казаками. Посмотрел на меня и говорит воеводе: «Отдай мне этого медведя. В Сибири такие пригодятся.» Воевода поспорил было, да где ему с Ермаком тягаться. Так и остался я жив. А теперь вот… — он обвел рукой снежную пустыню вокруг, — теперь вот Сибирь покоряем.

Река делала плавный поворот, и ветер ударил им в лица с новой силой. Микита закашлялся, прикрывая рот ладонью. Кашель был сухой, надсадный.

— Не заболей мне тут, — строго сказал Черкас. — Путь еще долог.

— Не заболею, — уверенно сказал Микита. — Чувствую.

Они плыли дальше в молчании, каждый думая о своем. Черкас вспоминал лицо Ермака, когда он отправлял их в этот поход за помощью. «Надежда ты наша, Черкас, — говорил атаман. — Ежели подмогу приведешь — быть нам хозяевами всей Сибири. А ежели нет…» Он не договорил тогда, но все понимали — «ежели нет», то костям казацким белеть в сибирских снегах.

К вечеру снег прекратился, но холод усилился. Вода у берегов уже схватывалась тонкой корочкой льда. Пришлось искать место для ночлега. Нашли небольшой островок посреди реки — безопаснее, чем на берегу, где могли подстерегать и дикие звери, и лихие люди.

Кондрат развел костер, долго высекая искры из огнива. Дрова были сырые, дымили нещадно, но все же давали хоть какое-то тепло. Трое казаков сидели вокруг огня, протянув к нему озябшие руки.

— Знаете что, братцы, — вдруг сказал Черкас. — Не зря мы ездили. Пусть отказали нам и Строгановы, и царь-батюшка, но теперь они знают о нас, о Ермаке, о Сибири. Слово сказано, а оно, как стрела пущенная — назад не воротишь. Придет время, вспомнят они о нас. И помощь пришлют. Может, не к зиме, может, к лету, но пришлют.

Микита кивнул, кутаясь в свой тулуп:

— Ты прав, сотник. Ермак Тимофеевич тоже так скажет. Он у нас не из тех, кто сдается.