Книга Монстр под алыми парусами, страница 110 – Яся Белая

– Прости меня, Ассоль! Я, самовлюбленный идиот и слепец, подверг тебя такой опасности! – лихорадочно бормотал Грэй. – Только дождись! – умолял он свою незримую нереиду. И почему-то верил: она слышит, она жива, с нею все будет хорошо.

Он в тысячный раз обещал себе, что, если успеет, никогда больше не станет смеяться над грезами юных смотрительниц маяка.

Впрочем, смеяться ему придется вряд ли. Это он понял сразу, когда они вырвались из плена тумана и впереди замаячили уже привычные очертания береговой линии. Тогда-то Грэй и услышал гуингара: чудовище издавало тонкий приятный звук – победный клич. «Серый осьминог» четко различал в нем, этом ликующем вопле, мощь и превосходство, и отлично понимал: ему не выжить. Но и чудовищу он не позволит больше убивать женщин и поглощать их мечты.

Это будет страшный бой и последний для них обоих. Но страха не было. Так правильно. Так лучше для всех.

Грэй осознал неизбежное и шел к нему с легким сердцем.

Тенью проскользнув внутрь маяка, Ассоль замерла посреди комнаты, уставившись на спящего отца. Лонгрен всхрапнул, и этот звук окончательно развеял морок. Как она могла? Поддалась чарам? Чуть не предала отца с тем, кто его обидел!

Легко, едва касаясь туфельками пола, будто балерина, она подбежала к постели Лонгрена и опустилась рядом на колени. Уткнулась лбом в большие шершавые ладони и тихонько застонала.

– Прости меня, папа, – прошептала она. – Я должна была сразу уйти, должна была отказать ему… – Она всхлипнула. – Но вместо этого я танцевала. И мне было так хорошо. О, как же мне было хорошо, отец! Словно я встретила свою истинную половинку! Того, ради которого пришла в этот мир! А как он смотрел на меня, папа!

Ассоль прижала ладошки к пылающим щекам, вспоминая взгляд Грэя, которым тот одаривал ее во время их танца. Почему временами ей чудилось, что в зеленых глазах капитана плещется безбрежное, как сам океан, отчаяние? Ведь по большей части глаза смеялись, раздевали, властвовали, дразнили. Так откуда же брались те отчаянные взгляды, похожие на мерцание со дна золотого клада через толщу воды, тронутой рябью? Будто иногда обнажалась душа Грэя, чтобы коснуться ее души. И от этого соприкосновения вырастали крылья, и Ассоль уже не касалась ногами танцевальной площадки, а парила над ней. В такие моменты невольно вспоминалось, как она на берегу рассказывала ему свою историю, а сердце Грэя под ее пальцами то бешено колотилось, то отчаянно ухало.

Но если прежде девушка гнала от себя это воспоминание, то теперь она вдруг с поразительной ясностью вспомнила все: как штопала накануне плащ, как ждала встречи с суженым, как потом разочаровалась, что нужно встречаться с неприятным ей человеком.

Однако сейчас, когда события того дня всплыли в голове до мельчайших подробностей, она четко увидела лежащий на песке плащ, тот самый, которым незнакомый доброжелатель укрыл ее в лесу. Да-да, теперь она знала точно – плащ остался там, у ног Грэя. А значит… Логическая цепочка выстроилась дальше, и Ассоль невольно ойкнула, выдохнув.

– Стало быть, та записка, те цветы… – пробормотала она, размышляя дальше: – И в амбар он прибежал за мной…

Нет, допустить какой-то интерес к себе со стороны «серого осьминога» она никак не могла, разве что некий гастрономический – недаром же он пожирал ее взглядом во время танца. Уж что-что, а голод выросшая в бедности Ассоль могла определить.