Книга Развод. Вторая жизнь для попаданки, страница 85 – Екатерина Гераскина

Он не должен был умереть.

Я споткнулась, упала на колени, кровь забрызгала дорожный костюм, пальцы дрожали. Но я продолжала ползти. Сквозь грязь и кровь. Он лежал на боку, глаза его были открыты, губы — посиневшие.

— Не смей, — всхлипнула я, хватая его за руку. — Слышишь, не смей! Ты не можешь! Ты мне нужен!

Я дрожащими пальцами коснулась его щеки. Он посмотрел на меня своими желтыми глазами.

Слёзы текли по лицу. Солёные, горячие, они жгли кожу. Я прижалась к его плечу лбом и зашептала, срывающимся голосом, почти на вдохе:

— Боря… Боречка… Как же так? Как же так?! — всхлипывала я, задыхаясь от отчаяния.

Я положила его голову себе на колени.

Он едва улыбнулся. Из уголка губ тонкой струйкой текла кровь. Его глаза смотрели на меня мутно, ему было тяжело осознавать реальность.

Сейчас его желтые глаза казались мне карими. Лицо было другим, но я видела его душу.

— Элео… — снова попытался выговорить он.

— Хватит! — я вскрикнула. — Я знаю, что это ты! Знаю! Не пытайся спорить!

И тут я заметила, как из его кожаного нагрудника торчал вырванный из моего блокнота листок.

Я быстро вытащила.

Мои рисунки. Те самые. Мои. То, что я теряла. То, что исчезало.

— Вот они — доказательства.

Он слабо перехватил мою руку. Поцеловал ее. Тяжело выдохнул. И сдался.

— Прости… Я не хотел, чтобы ты… мучилась… Лучше бы не знала… — срывающимся голосом прошептал генерал.

— Тише… не говори, — я прижала ладонь к его груди, — тише…

Я пыталась рукой остановить кровь, не знала можно ли вытащить проклятое копьё. Целители бежали к нам. Я убирала белоснежные длинные волосы с его лица, а он смотрел на меня.

— Не плачь, Надя. Не плачь. Скажи мне… скажи, как назвали внука. Я ведь так и не увидел его. Пожалуйста, Надя… хоть это скажи…

Я захлебнулась слезами. Склонилась к нему ближе.

— Борисом. Борисом Александровичем. У Саши родился. Три года назад… Крепенький такой, умненький мальчик. Такой упрямый — прямо как ты…

Он улыбнулся. У него были мокрые ресницы. И слёзы.

Мой генерал плакал. Впервые в жизни.

— А Арина? Как наша дочь? Не успел… я. Хотел погулять на свадьбе…

— Выдала её за Кирилла Лаврентьева. Он служил с Алексеем. Хороший мальчик. Надёжный. Всё ухаживал за Аришей, а она… ты же знаешь, упёртая. Долго не решалась. А потом… полюбила. Хорошая пара. Братья за ней присмотрят.

Он сжал мою руку. Уткнулся в неё щекой, как будто забыв, что ему больно. Что в нём копьё. Что он при смерти.

Подоспел Райнер. Опустился рядом, уже что-то говорил, доставал перевязки, звал второго лекаря. Я не слышала. Не воспринимала. Потому что слышала только его дыхание.

— Расскажи об Анечке и Катюше… Выросли внучки ведь…

— Выросли, Боря. Выросли. Такие красавицы у нас… Умницы. Анечка бросила танцы, стала заниматься дзюдо.

Боря закашлялся, но улыбка набежала на его лицо, хоть ему и было больно. Он прикрыл глаза, но я осторожно растолкала его. Продолжила, не давая себе сорваться:

— А Катюша… Ездит на соревнования. Последний раз привезла золотую медаль по теннису. Спортивные они у нас. Все — закалённые. С характером.

Его рука коснулась моей щеки.

— Говори, Надя… Не молчи…

И я говорила. Захлёбываясь слезами, сквозь судорожное дыхание, сквозь дрожащий голос — всё, всё, что он пропустил. Как росли девочки. Как первый раз пошли в школу. Как Анечка привела домой котёнка, которого прятала под кроватью. Как Катюше купили собаку.