Книга Развод. Вторая жизнь для попаданки, страница 82 – Екатерина Гераскина

— Я… не умею ездить верхом. Нужно… хоть какой-то быстрый курс для новичков.

Райнер взглянул на меня с удивлением, но сдержался от излишних вопросов. Он молча подошёл ближе, взял повод и начал объяснять, показывать. Как держать руки, как чувствовать животное, как не дергаться, не бояться.

Я слушала, старалась, но первое время чувствовала себя беспомощной. Один раз чуть не съехала с седла и едва не выругалась вслух. Ругала себя мысленно за то, что не выучила это раньше, за то, что допустила такую оплошность. Но Райнер терпеливо подсказывал, держал мою лошадь рядом со своей, направлял, поддерживал.

А когда начались крутые тропы, неровные камни, рыхлые склоны, я не выдержала и пересела к нему. Просто обхватила его за талию, села за спину и молча прижалась, чтобы не упасть. Сердце билось часто. И от скачки, и от тревоги.

Я ехала туда, куда требовали душа и сердце.

В дороге мы почти не говорили. Каждый был погружён в свои мысли. И только на ночном привале, когда я пила травяной настой, который заботливо приготовил Райнер, я нарушила тишину:

— Тех кочевников… видит только генерал?

— Да. Это его особенность, — кивнул он. — Говорят, она открылась у него не так давно. И с тех пор армия перестала терять бойцов. Именно поэтому Император принял решение: не вступать с ними в бой, а просто сдерживать. Тактика выжидания. Сдерживания. Пока те сами собой не кончатся…

Я — попаданка, которая слышит.

Он — генерал, который видит.

Десять лет… назад открылся дар.

Мои рисунки… может быть я их не теряла?

Райнер говорил и говорил. А внутри у меня всё стыло.

Я… я даже боялась позволить себе… надежду. Потому что слишком хорошо знала — она опасна. Она обманчива. И боль от её потери… страшна.

— Райнер, скажите… вы слышали когда-нибудь, что у человека может болеть голова, если он засыпает, скажем, после шести вечера и просыпается прямо во время заката? Такое состояние… усталое, глухая боль в висках…

— Нет, — он покачал головой. — Как врач, такого не фиксировал. А что?

Эмма тоже не слышала. Но генерал… он слышал. Он знал.

Я сидела у костра, смотрела на пляшущие огоньки и каждую секунду возрождалась из-за надежды и умирала от осознания, что я могу не успеть его увидеть!

И так — раз за разом. Раз за разом!

Я так боялась снова потерять надежду — до дрожи, до судорог, до самой смерти.

Боялась, что стала видеть в Торне своего генерала.

Но если это так… если действительно так, то почему он ничего не сказал?

Лишь бы успеть. Лишь бы он был жив… Я должна знать!

Мы спешили как могли.

Дорога петляла, уходила в горы, ныряла в лес, исчезала под копытами. Райнер знал короткие тропы и вёл нас упрямо, не давая сбиться с пути. Мы почти не говорили — не было сил.

Ночевали в лесу, под деревьями.

Спали по четыре часа, не больше.

Я не жаловалась. Не имела права.

Мне казалось, что само время обернулось против нас. Оно ускользало сквозь пальцы, как талая вода. Мысли постоянно возвращались к одному: успеем ли?

И, похоже, не только казалось.

На третью ночь, когда костёр уже почти догорел, а Райнер спал в полглаза, мне послышался звук.

Нет.

Он не послышался.

Это был он.

Тот самый.

Глухой, вибрирующий, как удары в сердце. Звук, который я слышала сквозь сон перед атакой, и в тот день, когда впервые увидела генерала на стене.

Я резко села, сердце бухнуло в груди.