Онлайн книга «Прядильщица Снов»
|
Это последний день толстушки Али. Последний день, когда её будут унижать за лишний вес, непривлекательную внешность и неуверенность. Последний день в ненавистном теле. Последний день серой, никчёмной жизни. Вечером она наконец решится. Спрыгнет с моста через реку Зимницу и навсегда останется на Ткани Снов — в чудесном мире, который показала ей Агата. Мире, где она красивая, стройная, любимая. Где нет ни следа этой вечной боли, этого неотступного стыда за собственное существование. Она расправила плечи, медленно выдохнула и подняла взгляд, встречаясь глазами с классом. Их лица размывались, словно фотографии не в фокусе — будто они были не совсем реальными. «Или это я уже не совсем здесь?» В классе пахло мелом, духами и влажными куртками — октябрьский дождь лил с самого утра, серый и монотонный, как сама жизнь в Зимнеградске. Капли стучали по стеклу — тук-тук-тук — усыпляющим ритмом. Приглушённый свет люминесцентных ламп придавал всему нереальный, слегка болезненный оттенок. — Принятие христианства князем Владимиром в 988 году стало поворотным пунктом не только в религиозной, но и в политической истории Руси, — начала она чётко, без обычного дрожания в голосе. Слова лились легко, плавно, словно она много лет выступала перед публикой. — Это был стратегический шаг, направленный на укрепление международного положения молодого государства среди европейских держав… За третьей партой Лиза Скворцова что-то шепнула Даше Масловой. Они прыснули со смеху, прикрывая рты ладонями и бросая на Алю насмешливые взгляды. Аля услышала обрывок фразы: «…сейчас опять покажет всем свой лифчик…». Раньше эти слова вонзились бы в неё отравленными стрелами, заставили бы сжаться, смутиться, потерять нить рассказа. Раньше каждый смешок был как удар ножом, каждый косой взгляд — как пощёчина. А сегодня… сегодня их слова просто отскакивали от невидимого щита, которым она себя окружила. «Смейтесь, смейтесь», — думала Аля с холодным, отстранённым превосходством. — «Вечером меня здесь уже не будет. А вы останетесь в этом сером, унылом городе навсегда». — Византийская традиция подарила Руси не только новую религию, но и письменность, архитектуру, искусство иконописи… — продолжала Аля, наслаждаясь звучанием своего голоса. Ровного, уверенного, почти чужого. Аля улыбнулась, глядя прямо на шепчущихся девочек, и те удивлённо переглянулись. В их глазах мелькнуло недоумение. Это была не та Аля Кострова, которую они затравили — вечно зажатая, вечно краснеющая, вечно извиняющаяся за собственное существование. У доски стояла Александра — с прямым взглядом, расправленными плечами и лёгкой, почти снисходительной улыбкой на губах. Кто-то, кто уже почти не принадлежал этому миру. Кажется, даже Мария Сергеевна, отвлекшаяся от заполнения журнала, слушала ее с приятным удивлением, отчего Аля чувствовала себя почти счастливой в этот момент. «Хоть в последний день жизни можно побыть хорошим оратором…» Сегодня даже Роман явился в школу, хотя в последние несколько дней его было не видно. Он сидел за последней партой, глядя в окно на серый октябрьский дождь, как обычно, отстранённый от всего происходящего, окутанный своей собственной атмосферой. Под глазами у него снова залегли темные круги, словно он не спал несколько дней, кудри растрепались, а школьная рубашка выглядела слегка небрежно. |