Книга Прядильщица Снов, страница 309 – Тория Кардело

А пока — она позволила себе раствориться в музыке, в танце снежинок за окном, в том странном чувстве потери и обретения, которое переполняло её.

«Мы все — немного забытые сны. Немного потерянные воспоминания. Немного недосказанные истории. И в этой недосказанности — вся красота нашего существования».

Незнакомый юноша на её картине смотрел на море, словно ожидая чего-то. Или кого-то. И Але хотелось верить, что однажды — может быть, во сне, может быть, в другой жизни — они снова встретятся.

Два года. Иногда они пролетали как один день, иногда тянулись бесконечной вереницей серых будней и маленьких открытий. Теперь Але было восемнадцать. Она стояла на старой, потрескавшейся плитке железнодорожной платформы Зимнеградска, кутаясь в шарф от прохладного августовского ветра. Ветер пах пылью, нагретым металлом рельсов и чем-то неуловимо знакомым — может быть, травами с полей, где когда-то бегала маленькая, беззаботная девочка.

Солнце заливало железнодорожную платформу ярким светом, превращая старое здание вокзала с его потрескавшейся лепниной и выцветшим флагом в нечто почти величественное. Аля с трудом держала чемоданы и сумки — всё нажитое восемнадцатью годами жизни поместилось в два больших чемодана и рюкзак.

Ветер играл с её волосами, теперь подстриженными до плеч, делая их похожими на языки пламени. За два года она изменилась — не только внешне. Повзрослела, окрепла. Подростковые комплексы, терзавшие её, как стая голодных волков, постепенно отступили. Не исчезли совсем — шрамы остались, тихим эхом напоминая о прошлом, — но перестали кровоточить. Она научилась принимать себя. Научилась жить с той странной пустотой внутри, которая стала частью её личности, словно тихий спутник.

Да, она похудела — не как в безумных фантазиях прежних лет, не до истощённых модельных форм. Просто перестала заедать тревогу и грусть сладостями, научилась слушать своё тело, его настоящие потребности. Теперь её фигура выглядела более пропорциональной, хотя и далёкой от глянцевых идеалов.

Но главное изменение произошло внутри. Перестав ненавидеть своё тело, она наконец-то начала в нём жить. Не через призму чужих оценок, не через сравнение с недостижимыми стандартами. Просто… быть.

— Ты уверена, что всё взяла? Зимние вещи? Документы? Лекарства? — Мама нервно суетилась вокруг Али.

— Да, мам, — Аля улыбнулась. — Мы же всё вместе собирали.

— Знаю-знаю, — она вздохнула. — Просто не верится, что ты уезжаешь так далеко без нас.

В её голосе прозвучала гордость, смешанная с тревогой. За эти два года мама изменилась, как и вся их семья. Научилась слушать. Научилась видеть в дочери не проект, не отражение собственных амбиций, а отдельного человека со своими желаниями и мечтами.

— Я буду приезжать на праздники, — Аля взяла её за руку, ощутив знакомый запах ванильных духов. — И у нас есть видеозвонки.

— И всё-таки это не то же самое, — тихо сказал отец.

Он стоял чуть в стороне, сдержанный, как всегда, но с мягкостью во взгляде, которая стала более отчетливой после роковой аварии. Словно тогда он впервые понял, что может потерять дочь — не метафорически, а по-настоящему, — и это изменило его.

— Как быстро ты выросла, — продолжил он, качая головой. — Кажется, только вчера я учил тебя кататься на велосипеде.