Книга Невеста изумрудных принцев + Бонус, страница 37 – Tommy Glub

Пилот выругался на своем гортанном языке. Охранники засуетились, доставая оружие.

Аморфное существо пульсирует ярче, его перламутровое тело переливается всеми цветами радуги.

«Они пришли за тобой», — в его мысленном голосе слышится… удовлетворение? — «Как и было предсказано».

Поднимаю голову, смотрю в темноту аварийного освещения. Где-то там, за обшивкой станции, за холодной пустотой космоса — они.

Мои изумрудные принцы.

— Я здесь, — шепчу, зная, что они не услышат. — Я жду вас.

Станция содрогается от второго удара. Ближе. Сильнее.

Меня волокут дальше по коридору.

Колени скребут по решетчатому полу — каждая царапина выжигает новую линию боли на уже ободранной коже. Свет мерцающих ламп режет глаза полосами — белый, темнота, белый, темнота — как морзянка умирающей станции. В ноздри бьет запах: ржавчина, въевшаяся в металл за десятилетия, пыль поколений и что-то приторно-химическое, напоминающее пролитый антисептик из медблока. Может, здесь когда-то пытались отмыть кровь?

Чужие пальцы — жесткие, как клещи — впиваются в плечо так глубоко, что рука немеет, превращаясь в бесполезный придаток. Остается только пульсация — тупая, ритмичная, в такт ударам сердца.

«Дышать. Просто продолжать дышать», — мантра крутится в голове, когда массивная арка проглатывает нас целиком.

Зал раскрывается передо мной как пасть древнего зверя. Потолок уходит в непроглядную тьму — только тонкие линии голубоватой подсветки змеятся по металлическим ребрам перекрытий, похожие на фосфоресцирующие вены. В центре — идеально круглая платформа из черного камня, отполированная до такой степени, что в ней отражаются искаженные силуэты. По периметру высятся колонны, испещренные глубокими бороздами — будто гигантские когти оставили свои автографы на древней плоти станции.

И много неизвестных мне существ.

Их здесь не меньше двадцати, и от каждого веет смертью так явственно, что воздух становится густым. Высокий альбинос с волосами цвета выбеленной кости, перевитыми кожаными шнурами — его глаза красные, как у лабораторной крысы. Приземистый громила с кулаками, закованными в шипастые муфты — на его лице шрамы складываются в карту прошлых убийств. Тощий, как скелет, тип с пальцами-паучьими лапками — они подрагивают, словно нащупывают невидимые струны чьих-то нервов.

Оружия почти ни у кого нет. Им не нужно железо — они сами оружие. Их взгляды скользят по мне как лезвия, оставляя невидимые порезы на коже.

Меня швыряют на пол с такой силой, что выбивает дух.

Во рту — медный привкус крови. Ладони обдираются о железный пол.

И застываю.

Она стоит на краю каменного круга.

Девушка. Почти человек. Почти — потому что в людях не бывает таких глаз: цвета зимнего неба перед бурей, серебристо-серые с темными прожилками. Они светятся изнутри холодным огнем, который одновременно притягивает и отталкивает. Лицо у нее точеное, с высокими скулами и тонкими чертами — было бы красивым, если бы не шрам. Уродливая борозда тянется от левого виска через всю щеку к уголку губ, грубо сшитая когда-то неумелыми руками. Шрам стягивает кожу, превращая любую попытку улыбки в хищный оскал.

Темные волосы собраны в тугой хвост, открывая длинную шею. На ней — простой черный комбинезон без опознавательных знаков, перетянутый широким ремнем с непонятными символами. Но самое жуткое — ее руки. Пальцы неестественно длинные, с выступающими суставами, они двигаются слишком плавно, слишком гибко, будто у них есть лишние сочленения.