Книга Искушение, страница 76 – Лера Виннер

Вопреки ожиданиям, он очень хорошо знал, что делал, и очень быстро я забыла и о неловкости, и о том, насколько опасно вот так доверяться кому-либо.

Его язык двигался ритмично, очень продуманно — в отличие от меня, он головы не терял, планомерно и продуманно доводя меня до чёрных точек в глазах, до дрожи, до срывающихся один за другим стонов.

— Тебе было хорошо со мной? В те два раза. Скажи, было?

Подведя к самой грани, он отстранился, скользнул губами по другому бедру, там, где до сих пор только гладил.

Я прикусила язык, чтобы не ответить, и зажмурилась, когда по виску скатилась капля пота.

Он явно не был намерен заканчивать быстро, так пусть хоть старается не зря.

Удо не сильно, но прикусил особенно нежную в таком местечке кожу в самый неожиданный момент, заставив коротко вскрикнуть, и начал сначала.

Он никуда не торопился, пробовал менять темп и ритм, лаская то настойчиво и жадно, как будто и правда так сильно этого хотел, то едва ощутимо.

Из последних сил стараясь промолчать, не срываясь на тихий довольный скулеж, я дотянулась, чтобы прикусить собственное предплечье, едва не вывернув скованные руки.

— Нет, нет, нет, мадам Ханна, так не пойдет, — он остановился, широко и влажно лизнул мой живот и двинулся выше. — Сегодня мои правила. Так что, если хочешь стонать, делай это погромче.

От этого горячего шепота прямо в ухо я сама подалась ему навстречу, пытаясь прижаться теснее.

Это было чудовищно. Унизительно. Дико. Но так хорошо, что ладони в самом деле начинали гореть от желания коснуться его в ответ и просто дать все, что он захочет.

Тем временем Удо сдвинул подушку так, чтобы мне было не во что вцепиться, затыкая себе рот, и сжал грудь сильно, почти грубо. Откровенно собственнически потерся щекой о пылающую кожу на ребрах.

Я дёрнулась, кусая губы, понимая, что не смогу сбросить с себя его оковы, а упрямство моё стремительно заканчивается. Слишком большим искушением было подчиниться ему окончательно и во всем. Хотя бы на сегодня.

Его член прижимался ко мне ровно там, где нужно, горячий и твёрдый, и я нетерпеливо стиснула бёдра Удо коленями, уже настаивая, но пока не вслух.

Судя по горячему и частому дыханию, он тоже уже почти дошел до предела, и сейчас был самый подходящий момент, чтобы увлечь его, заставить забыть, о чем он спрашивал и чего хотел. О том, что только мог разглядеть.

— Давай. Вставь мне.

Вместо того, чтобы послушаться, он замер, как взявшая след гончая, почти окаменел, и мне захотелось то ли засмеяться, то ли заплакать. А лучше и то, и другое разом.

Уже не имело значения ни то, как я выгляжу, разметавшись под ним, ни однозначность, с которой мой напряженный сосок упирался в его ладонь, ни мое молчаливое согласие довериться ему настолько, чтобы принимать так — беспомощной, связанной, добровольно отказавшейся даже от того, чтобы на него огрызаться.

Приподнявшись на вытянутых руках, Удо молча смотрел, — заметил-таки уродливое глубокое клеймо справа подмышкой, выжженный на коже волчий профиль, родовой герб Итана, — и от того, как темнел его взгляд, меня начинало трясти.

— Кто?

Он спросил спокойно и тихо, и в этом тоне была столь очевидная готовность разорвать любого, кто причинил мне такую боль, что я заставила себя повернуть голову и все же посмотреть на него в ответ.