Книга Хризолит и Бирюза, страница 51 – Мария Озера

Справа на песке ютилось несколько хижин — обветшалые, но тёплые на вид, как будто в них до сих пор звучат детские голоса и пахнет утренней ухой.

Позади скрипнула тяжёлая дверь маяка, и я услышала шаги Лоренца. Он вышел с пледом, который, судя по его довольной улыбке, достал с гордостью спасителя.

— Я знаю, ты у нас девочка крепкая, но стоять долго на ветру вредно даже самым сильным, — сказал он и заботливо накинул мне на плечи плотное покрывало. Я тут же ощутила, как злые языки ветра отступили, а тело вновь согрелось.

— А ты? — спросила я, коснувшись его локтя.

— Ну, если я замёрзну, буду надеяться на твою благосклонность… Пустишь под плед?

Он рассмеялся, заправил выбившуюся прядь волос за ухо и посмотрел на меня с тем самым выражением — когда слова уже не нужны.

Мне было так спокойно. Всё во мне стихло. Только звук ветра, запах соли, огонь заката и тепло плеча рядом. Казалось, любое слово будет лишним, испортит ту хрупкую красоту, что рождается на границе дня и ночи.

Но я всё-таки нарушаю тишину. Как всегда.

— Спасибо тебе, Лоренц… — произношу я, обняв себя руками, почти шёпотом. — Ты даже не представляешь, как давно я не испытывала этого чувства — что могу на кого-то опереться. Не потому что должна, а потому что хочу.

Я опустила голову ему на плечо, словно желая сделать свои слова телесными — как будто только в этом жесте, почти детском, и была возможность сказать всё, что сердце давно пыталось прошептать. Лоренц молча обвил меня рукой, поглаживая мою кисть большим пальцем. Его прикосновение было почти неуловимо — но именно эта мягкость, этот контраст между холодом моей ветром обожжённой кожи и жаром его ладони заставил моё тело откликнуться: по руке побежали мурашки, будто ожили все нервы.

Я закрыла глаза, позволяя себе раствориться в шелесте моря, солёном дыхании ветра и его тепле. Но даже с закрытыми глазами я чувствовала на себе его взгляд — пристальный, тёплый, тишайший и в то же время такой громкий, что казалось, он заменяет все слова.

Открыв глаза, я встретилась с его взглядом.

Он смотрел на меня так, словно перед ним была сама весна — хрупкая, тонкая, с растрёпанными волосами и замёрзшим носом, но всё равно прекрасная. В его янтарных глазах не было ни тени сомнения — только тишина и искреннее восхищение. И в этой неподдельной нежности мне вдруг стало… неуютно. Словно я оказалась раздетой посреди бала: слишком открытой, слишком на виду.

Я сделала шаг в сторону — хотела разбавить момент неуместной шуткой, отыграться, разрядить это странное напряжение. Но нога сорвалась с края обрыва. В долю секунды сердце сжалось, дыхание оборвалось, а камни под каблуком поехали вниз.

Он схватил меня.

Ловко, молниеносно. Будто ждал этого. Его рука обвилась вокруг моей, тянула, крепко, до боли, — и вот я уже стою на земле, но прижата к нему, окружена его руками, как плотной, надёжной клеткой. Он стоит близко. Слишком близко. Его лицо прямо передо мной.

Я ощущала, как его дыхание касается моих губ. Янтарь глаз растворялся в черноте расширенных зрачков. Его волосы — густые, каштановые, с едва заметной волной — спадали ему на лоб и нос с тонкой, но упрямой горбинкой, которую я сейчас видела так отчётливо, как никогда раньше. Всё во мне стучало. Гремело.

Он открыл губы.

— Ты не представляешь, что ты со мной делаешь, Офелия… — сказал он почти неслышно, но каждое слово будто оставляло ожог.