Книга Хризолит и Бирюза, страница 53 – Мария Озера

Но тут в голову ударило воспоминание.

Каморка под лестницей. Утренний полумрак. Нивар. Его руки. Его голос. Мгновение, которого не должно было быть, но оно всё ещё пульсировало где-то под кожей. И сейчас, на фоне ласки Лоренца, всё это отозвалось холодной дрожью. Внутренний голос вдруг закричал: что ты делаешь?

Что было тогда — работа? Или предательство? Что сейчас — дружба или попытка сбежать от самой себя? Не слишком ли быстро всё случается?

Но я так устала задавать себе вопросы, на которые не знаю ответов. Мир, в который меня бросили, уже давно отказался от чёткого понятия приличий. Здесь не было правил. Были только чувства. Были только люди. И те моменты, когда всё, что ты хочешь — просто остаться рядом.

Я глубоко вздохнула, будто стараясь выдуть из себя всю эту тревогу. Когда Лоренц подошёл ко мне, я взглянула на него с виноватой, почти застенчивой улыбкой.

— Всё в порядке, ласточка? — спросил он тихо, присматриваясь.

Я кивнула. Неуверенно. Но кивнула.

Потому что хотела верить — да, всё действительно в порядке. Пока он рядом — всё будет в порядке.

Я молча кивнула, не доверяя голосу, и пошла за Лоренцем, словно ведомая его уверенностью, за которую так отчаянно хотелось уцепиться. Внутри всё было тревожно и шумно, как в пасмурный день перед бурей, — мысли путались, натыкались друг на друга, скатывались с гладких ответов, стоило им показаться.

Мне казалось, что я уже почти поняла, что мне делать, кто я, чего хочу. Но каждый раз, стоило мне прикоснуться к этому знанию, оно исчезало, как пар над кипящей чашкой. От этого становилось жутко: я теряла контроль над собственной жизнью, над телом, над желаниями — и оттого хотелось одного: тишины.

Тишины и дороги домой.

Лоренц снял с моих плеч плед с привычной заботой и унёс его в подсобку маяка. Скрип той самой двери — немного жалобный, немного ворчливый — снова прошёлся по нервам. Я уселась на заднее сиденье мотоцикла, сцепив пальцы в замок, будто в этой хватке могла удержать себя от распада.

Он задержался. Я наблюдала за ним — за тем, как он идёт ко мне в отблесках уходящего дня. Его походка была уверенной, плечи расправлены, как у человека, знающего цену своей силе, но не кичащегося ею. Он шёл не спеша, будто не хотел покидать это место. Голова — чуть приподнята, взгляд — в упор, поверх моей головы, куда-то в самую даль, закраину неба.

Ветер трепал его волосы — эти каштановые пряди, в которых остались отблески солнца. Они золотились, словно нити, вплетённые в ткань заката. Он не убирал их с лица, будто ветер был ему другом, а не помехой.

Я смотрела на него, и казалось, что в этом человеке сплелись и вечерняя сила дня, и ночная нежность сумерек. Он был как граница света и тьмы — место, где всё начинается и всё кончается.

А над нами небо выцветало в синий. Солнце ушло, оставив только золотое послесловие на горизонте — яркое, как вспышка воспоминания. Первые звёзды появились одна за другой, дрожа в высоте, как если бы кто-то зажигал фонари на пути к мечтам — тем самым, что, может быть, сбудутся. Или не сбудутся никогда.

Но сейчас мне было всё равно. Я просто хотела, чтобы мотоцикл взревел и унёс меня прочь — туда, где будет тише. Туда, где не надо будет разбираться, что значит прикосновение, и что за ним стоит.

* * *