Книга Северный ветер, страница 14 – Александрия Уорвик

Оказавшись внутри, волоку сестру к очагу, впиваюсь в ее замерзшую плоть пальцами так сильно, что останутся синяки. Быстро хватаю несколько поленьев из оскудевшего запаса снаружи, бросаю их на тлеющие угли, тычу в них, пока не занимаются, пока не вспыхивает с ревом пламя.

– Элора, – встряхиваю ее. От шока у нее побелели губы. – Посмотри на меня.

Выражение лица сестры не меняется, и я отвешиваю ей пощечину.

Вывожу ее из ступора.

– Рен!

Шок сменяется замешательством и, наконец, ужасом. На это страшно смотреть.

Глубоко в душе я знала, что все так и будет. Элора не загадывала дальше этой ночи, никогда не предполагала худший исход, но я – да. Я спрашивала себя, если Король стужи явится и выберет мою сестру своей пленницей, что бы я сделала?

Что угодно. Я бы сделала что угодно.

Схватив Элору за руку, веду ее на кухню. Сестра двигается как деревянная. Как будто часть ее уже исчезла за Темью.

Мягко опускаю ее на стул, хватаю запасной плащ и набрасываю ей на плечи. Мы сбежали так быстро, что даже не потрудились забрать верхнюю одежду. Темные глаза сестры смотрят сквозь меня. Они как закрытые ставнями окна, в которых нет огня, света.

Пока Элора сидит, я ставлю воду кипятиться и достаю из кладовой сушеную лаванду с мелким порошком под названием маниворт. Как только вода начинает бурлить, я забрасываю в нее траву и открываю банку с порошком. Маленькая доза уложит спать на час, большая – на полдня.

Значит, ложку с горкой.

Какие бы ужасы ни поджидали в Мертвых землях, Элора их не увидит. Слишком уж она нежна. Наш дом, горожане, они для нее все. Элора мечтает выйти за любимого мужчину, хлопотать по хозяйству, растить детей. Лишить ее такой возможности – все равно что убить.

Но я?.. Если я пропаду, никому не будет дела. Может, так даже лучше. Элора освободится от сестры, слишком слабой, чтобы преодолеть нездоровую зависимость. От сестры, что частенько блюет прямо на пол, заставляя в который раз убирать последствия ночного неуемного пьянства. От сестры, чьи дни окутаны этим сладким туманом, чье дыхание всегда отдает спиртом и чья полезность с годами, кажется, убывает. Я вижу на лице Элоры стыд, обиду, отвращение. Мой выбор к лучшему.

– Пей, – вкладываю в ее дрожащие руки кружку.

Элора делает глоток, морщит нос, затем допивает остальное. За стенами домика стонет ветер, глухо бьется о крышу. У меня не так много времени, чтобы все исправить, но мне хватит.

В конце концов ко взгляду Элоры возвращается ясность.

– Рен, я не знаю, что делать. Он… я не хочу уходить, – сестра трясется так сильно, что кружка выскальзывает и разбивается у ее ног. – Я должна была тебя послушаться. Мне так жаль.

Ее лицо искажается, из горла рвется всхлип.

– А теперь уже поздно. Слишком поздно.

Мои собственные глаза наполняются горячим, жгучим. С тех пор, как я в последний раз плакала, утекли годы. Со смерти родителей – ни слезинки. Крепко сжимаю руку сестры. Ее кожа как лед.

Элора со свистом выдыхает. Смотрит прямо перед собой, на ресницах повисли несколько капелек.

– Ты его видела? За ужином он был такой черствый. А глаза у него как… ямы.

Да, так и есть. В них ничего, кроме холодной темной вечности. Все живет и все умирает, но не бог.

Еще всхлип.

– Он даже не поблагодарил мисс Милли за еду, – кажется, сестричка этим поражена.