Книга Нелюбимая жена-попаданка для герцога, страница 50 – Ульяна Соболева

— Куда мы всё это? — снова осторожно спросила Агнесса, хватаясь за сердце.

— В город, — ответила я. — В ломбард. В лавки. К купцам. Я превращаю пыль в урожай, золото в зерно, а бесполезную роскошь — в шанс. И ты знаешь, Агнесса, если Райнар вернётся и скажет, что я сошла с ума…

Я подняла подбородок, глядя на сверкающую чашу, на которой кто-то зачем-то выгравировал сцену охоты на гусей в короне.

— то я скажу, что да. Я сошла с ума. Но в отличие от других, я ещё умею считать.

Город, как всегда, встречал нас ароматами, от которых хотелось одновременно есть, бежать и дышать через раз. Сперва пахло корицей и жареными орешками: потом — навозом, потом — пережаренным жиром, и под конец — странной смесью чеснока, кожи и жадности, которая витала прямо у дверей лавки купца Годмара.

— Миледи, — шептала Агнесса, обмахиваясь платком. — Это тот самый торговец, который однажды продал лорду Мельхору две бочки пустоты, назвав их «вдохновляющим вином».

— Прекрасно, — ответила я, поправляя шаль. — Я как раз хотела вдохновиться продажей.

Василиус развалился в корзинке, как миниатюрный правитель всего происходящего.

Он выглядел как пушистый бухгалтер, одобряющий экономику империи одним полуприкрытым глазом.

Лавка встретила нас прохладой, древесиной, пергаментом и скрипом пола, по которому ходили сотни сделок. Годмар, как и положено приличному барыге, был в двойном жилете, с цепочкой, втянутым подбородком и той самой улыбкой, что появляется у мужчин, когда они думают, что женщина пришла торговаться за наряды.

— Ваша Светлосты Какая радость, какая честь! Какой... неожиданный визит!

— Вынужденный, — отрезала я, не теряя вежливости. — У меня есть кое-что, что вам нужно. И у вас есть кое-что, что нужно мне.

— Ах, — он сделал вид, что не заметил корзину с Василиусом, который приподнял ухо. — Серебро? Драгоценности? Ленты?

— Семена, — спокойно произнесла я. — Ячмень. Горох. Редька. Пшеница. Плуг. Пять мотыг. Перчатки на сто рук. Верёвки, соль, масло, немного мела. И чернильницу, если осталась сдача.

Он замер, как страус перед приближающимся ураганом. Улыбка с лица съехала в сторону, и мне показалось, что у него слегка подскочил глаз.

— Простите, миледи... вы хотите... семена?

— Да, вы не ослышались.

Он сглотнул. Взглянул на сундуки с товаром, что привезли слуги, и, судя по лицу, уже мысленно прикидывал, сколько заработает на гобелене с единорогом, который, по его мнению, выглядел как символ старинной эротики.

— Эти вазы... они настоящие?

— Золото. Ткань — шёлк. Сервиз — фамильный. Мне плевать, как вы это продадите. Мне нужны посевы и инструменты. Цена — зерном.

— Зерном?

— Да, — я кивнула, глядя ему прямо в глаза. — Я хозяйка, у которой через год на руках может оказаться двести голодных ртов как минимум. И если вы мне поможете— я вернусь к вам с контрактами, постоянным заказом и уважением. А если нет — я всё равно посею. Просто не с вами.

Годмар понял. Медленно. С усилием. С капелькой пота под воротником.

— Сколько мешков?

— Сотню.

— Это…

— На двадцать участков. Я посчитала. Не бойтесь, у меня всё с расчётом. Я врач.

— я осеклась. — То есть... считайте, что я умею вести хозяйство.

Он молча кивнул. Проговорил что-то помощнику. Через полчаса мы сидели в карете, окруженные мешками с семенами, мотыгами и хмурой Агнессой, которая, впрочем, крепко держала корзину с довольным Василиусом.