Книга Нелюбимая жена-попаданка для герцога, страница 53 – Ульяна Соболева

Грета трясущимися руками распахнула низкую дверь дома. Я шагнула внутрь.

И... остановилась.

Запах. Первое, что ударило в нос даже сквозь шарф, — это он. Прелая солома, кислый пот, гной и сырость, перемешанные в симфонию ужаса. Место, где воздух сам по себе казался больным.

На лежанке — мальчик лет десяти. Грудь поднималась тяжело, судорожно, глаза были закатаны, губы потрескались. Лоб блестел от жара, а по шее и подмышкам —тёмные багрово-чёрные пятна, вздувшиеся и зловеще блестящие в полумраке.

Лимфоузлы. Огромные, как грецкие орехи. То самое.

Чума.

Я знала. Была надежда, что это просто тиф. Или очень злая ангина. Или даже краснуха с пневмонией, кто их тут разберёт без лабораторий.

Но это была она. Настоящая. Не чумная паника — а реальная, чёрная беспощадная гостья, которая в прежние века уносила города, как ураган листья.

Голова загудела. Воздуха не хватило. Я вцепилась в дверной косяк, чтобы не упасть.

— Миледи?! — Грета кинулась ко мне. — Вам плохо?

Да, мне было плохо. Не просто физически — морально. Потому что впервые за весь этот новый виток жизни я почувствовала себя бессильной. Ни антибиотиков, ни защитных костюмов, ни изоляционного бокса, ни даже обычного спирта.

Я посмотрела на мальчика. И на его мать, сидевшую в угу, обхватив колени. Она смотрела на меня глазами, полными немого крика: «Ты же пришла. Ты — надежда.

Ты не уйдёшь, правда?»

Я не могла уйти.

Я выпрямилась. Подтянула шарф. Подошла ближе. Коснулась лба мальчика через ткань. Обожгло. Он горел, как печь.

— Нам нужен отдельный дом, — сказала я глухо. — Отдельный для всех заболевших. У вас тут не один?

— Уже трое... и старик в конце улицы... и у бабы… Эльзы началось вчера.

Я кивнула.

— Хорошо. Мы устроим лазарет. Изолируем. Всех, кто контактировал — под наблюдение. Я буду приходить. Я... я что-нибудь придумаю.

Пока говорила, рука дрожала. Василиус бы сказал: "Ты врёшь, хозяйка. Сама себе врёшь"

И он был бы прав.

Я не знала, как. Но знала одно: если я отступлю сейчас — сдохнут все. И не от чумы, а от страха.

А я не для того получила второй шанс, чтобы позволить смерти снова забрать без борьбы.

Я не знаю, в какой момент я стала отдавать приказы. Возможно, в тот самый, когда поняла — чума не спрашивает разрешения, не интересуется регалиями и не ‹церемонится. Она берёт, уносит, ломает. И если её не остановить — она пройдёт по нашим землям, как серп по траве. И не останется ничего. Ни замков, ни крестьян ни титулов.

— Срочно нужен амбар, — сказала я, выйдя на улицу — Пустой. Сухой. С вентиляцией. И чтоб не в центре деревни.

Староста сопел, тряс подбородком и пытался сказать, что «у нас туг такого не водится, миледи», но я уже перешагивала порог Первая — я. За мной — женщина, мать заболевшего. Потом Агнесса, неся на плечах котомку с бинтами и лицом, как будто её записали в ад без очереди. Василиус... Василиус шёл сзади, как тень и совесть, перемежающиеся в пушистой форме.

Амбар нашёлся на окраине. Деревянный, старый, с запахом прошлого урожая, гнилыми досками и парой летучих мышей в углу. Прекрасно. Идеально. Почти операционная.

— Вынести всё. Чисто вымести. Протопить. И начинаем.

Крестьяне смотрели на меня как на сумасшедшую. А я не спорила. В какой-то мере, я и была. Сумасшедшая, которая думала, что сможет отвоевать у смерти хотя бы несколько жизней.