Книга Сбежавшая невеста Дракона. Вернуть истинную, страница 17 – Арина Лунная

— Он не работал с тысяча девятьсот… третьего года, — бормочет он, и в его голосе слышится что-то вроде ностальгии.

Я хватаюсь за рукоятку. Металл ледяной и шершавый под пальцами, но я крепко сжимаю его и дёргаю изо всех сил. Ничего. Ещё раз. Третий.

На четвёртый раз раздаётся оглушительный рёв, генератор вздрагивает, из него вырываются клубы дыма и снопы искр, ослепляющие в полумраке подвала. И вдруг одна единственная лампочка в палате наверху мигает, как огонёк во время шторма, но это работает, это живое электричество после десятилетий забвения.

Мы вешаем керосиновые лампы вдоль коридора. Их тёплый, дрожащий свет отражается в осколках старых витражей, рисуя на стенах причудливые разноцветные узоры, которые пляшут и переливаются, словно живые.

Марфа, обычно такая робкая, неожиданно приносит целую корзину толстых восковых свечей, пахнущих мёдом и ладаном.

— Они… для операционной, — шепчет она, и её голос звучит так тихо, что я едва различаю слова. Но её дрожащие, тенистые руки удивительно аккуратно расставляют свечи на подоконниках, и когда я зажигаю одну, её пламя не колышется, а горит ровно и спокойно, будто сама больница держит его.

Аптекарский сад, в котором я собираюсь отыскать нужные травы, давно зарос, но нужные растения всё ещё здесь. Надо только знать, где искать. Ромашку нахожу у восточной стены, где первые лучи солнца касаются земли по утрам. Её белые лепестки уже начинают закрываться на ночь, но я осторожно срезаю несколько цветков, вдыхая их горьковато-сладкий аромат.

Зверобой пробивается сквозь трещины в старой плитке, его жёлтые цветы похожи на крошечные солнца, упавшие на землю.

Кот, несмотря на все свои ворчания, ловко срезает крапиву своими длинными когтями.

В старой аптеке я раскладываю собранные травы на сушильных стеллажах. Точнее, на деревянных рамках, затянутых тонкой марлей. Воздух постепенно наполняется сложным букетом ароматов. Горьковатым, сладким, терпким.

Мартин тем временем ныряет в глубины огромного дубового шкафа и возвращается с коробкой, покрытой вековой пылью.

— Ой! Нашёл! — кричит он.

В коробке настоящие сокровища. Льняные бинты жёсткие от времени, но после кипячения они снова станут мягкими и податливыми.

Флаконы с маслами. Лавандовое, почти прозрачное, эвкалиптовое, с резким чистым запахом, и что-то тёмное, почти чёрное, с надписью «Только для ночных смен» на пожелтевшей этикетке. Блестящие инструменты, будто их только что протерли, хотя на их ручках выгравированы даты позапрошлого века.

Палата, которую мы готовили весь день, теперь не просто комната. Она ждёт. Свежие простыни, выстиранные и выглаженные, хотя я так и не поняла, кто и когда успел это сделать, аккуратно застелены на кровати.

На тумбочке стоит склянка с настойкой ромашки, а рядом лежат аккуратно свернутые бинты. У окна стоит та самая свеча. Её свет отражается в тёмном стекле, создавая иллюзию второго пламени где-то там, в ночи.

Я стою на пороге, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. Мои руки покрыты царапинами, в волосах наверняка полно паутины, а новое платье, простое, серое, найденное в одном из сундуков, уже испачкано в земле и ржавчине. Но я чувствую странное удовлетворение.

— Теперь мы готовы, — говорю я больше себе, чем другим.

Кот запрыгивает на подоконник, его гибкое тело изгибается, чтобы не задеть горящую свечу. Он смотрит в темноту за окном, его зрачки расширены, превратив глаза в два чёрных бездонных круга.