Книга Герцогиня на службе у Короны. Кровь и Дух 2, страница 101 – Вера Ширай

Но больше всего меня раздражали не слухи о нём — о его холодности, его якобы «близости» с принцессой. Нет. И даже не то, что темой пересудов стала моя сестра. Мы никогда не были близки: с детства между нами стояло соперничество — молчаливое, но непримиримое. Мы соревновались во всём: внимание родителей, успехи в обучении, даже наряды.

И лишь когда я покинула родной дом, я вдруг осознала, что моя душа больше не тяготится этими чувствами. Словно соперничество растворилось без влияния мачехи, оставив после себя лишь лёгкую пустоту. Я даже позволила себе подумать: может быть, когда мы обе повзрослеем и отодвинем прошлое, у нас появится что-то вроде слабого уважения друг к другу. А там, в далёком будущем, — и робкая, осторожная дружба.

Меня терзали именно эти женские голоса. Голоса женщин, для которых честь и счастье другой жены ничего не значит. Для которых чужое место в сердце и в доме мужчины — лишь лакомый кусок, который можно вырвать, если потянуться посильнее.

Я чувствовала, как сжимаются пальцы, будто сама хотела вцепиться в этих болтливых дурочек. Разве им неведомо, каково быть объектом всех взглядов? Разве они никогда не боялись стать мишенью для насмешек?

Я всё ещё ловила на себе тени чужих разговоров, когда мысли переключились на господина Форша. Он недавно получил приглашение от лорда Хоммея, а теперь получил назначение на постоянную службу. Наверное, это означало, что мне, как его жене, придётся жить здесь и искать общий язык с теми самыми девушками, что только что язвили о браке моей сестры и герцога.

Я думала о своём муже. Он часто взывал к религии и строгости нравов, и в его представлении «достойная женщина» не имела права на лишний смех или взгляд. При близком общении, я поняла насколько муж был далёк от светской жизни и, казалось, даже презирал её, но всё равно отчаянно пытался занять лучшее место при дворе.

Я видела, что господина Форша тяготит пребывание в королевском замке. Слишком много здесь было шума, лицемерия и завуалированных интриг.

Меня раздражали его страхи, которые падали и на меня холодной тенью. Он боялся любого осуждения, боялся не угодить и не соответствовать. Даже мои платья — скромные, по меркам других дам и вовсе неприметные — оказались под его пристальным взглядом. Он считал их слишком нарядными для нашего положения.

И вот я стояла во дворе, терпеливо ожидая прихода швеи, которая должна была «упростить» и без того мой скромный гардероб. В груди зрела обида. Казалось, что с каждой снятой лентой, перешитым декольте, я все больше убеждаюсь, как сильно не доверяет мне муж.

Повозка въехала во двор, колёса скрипели по камням, гружёная свёртками тканей, перевязанными золотыми шнурами. Слуги, толкаясь, торопливо снимали рулоны и раскладывали их на скамьях. Женщины восторженно перешёптывались — кто-то ахал при виде тончайшего шёлка, кто-то трогал бархат, словно боялся, что он исчезнет.

И вдруг меня будто ударило в грудь. В глазах потемнело, лоб покрылся липким потом. Я смотрела на свои руки — и с ужасом заметила, как из пальцев вытягиваются тонкие тёмные нити. Они колыхались в воздухе, будто живые, и тянулись в сторону повозки.

Шаг. Ещё один. Ноги подгибались, дыхание сбивалось, а сердце билось так громко, что гул эхом отдавался в ушах. И вот — на середине пути я начала задыхаться. Горло сдавило, словно невидимая петля затянулась у меня на шее. Воздух будто вырвали из лёгких. В ушах звенел пугающий шёпот: «Беда. Беда. Беда».