Книга Тамара Васильевна меняет профессию!, страница 64 – Анжелика Роуз

И кто эта маленькая девочка?

У меня есть сестра?

Словно прочитав мои мысли, отец повернулся к скамейке и протянул руку.

— Иди сюда, Мира, — мягко позвал он.

Девочка соскользнула со скамейки и осторожно подошла к нам. Она смотрела на меня с любопытством.

Её большие серые глаза, точно такие же, как у меня, были широко распахнуты, а пухлые губы сложились в робкую улыбку.

— Привет, — сказала она тонким голосом. — Я Мира. Папа говорит, что ты моя старшая сестра и что ты очень храбрая.

Сестра? У меня есть сестра? Я опустилась на колени, чтобы быть на одном уровне с ней.

— Привет, Мира, — мой голос звучал странно даже для меня самой. — Я... я Тайра.

— Я знаю, глупая, — она внезапно улыбнулась шире. — А почему твоя зверушка не летает?

Я не успела ответить — Гераська, словно услышав вызов, внезапно взмыл в воздух, его маленькие крылья расправились, сверкая в лучах осеннего солнца. Мира захлопала в ладоши, её смех, чистый и звонкий, разнесся по скверу.

— Необычный у тебя фамильяр, — улыбнулся отец, но в его глазах я заметила тень беспокойства.

Я смотрела, как Мира играет с Гераськой, и что-то не давало мне покоя. Было в этой девочке что-то такое, странно знакомое... Это было глубже, словно эхо из прошлого, которое никак не могло оформиться в четкое воспоминание.

— Папа, — начала я осторожно, не отрывая взгляда от Миры, — как вы?

Отец тяжело вздохнул. Его плечи поникли.

— Тайра, милая, — его голос дрожал, — мы ищем способ всё исправить. Но пока, как видишь, процесс не удалось обратить. Мы пытаемся засудить компанию "Вечная молодость". Но они настаивают, что это индивидуальная непереносимость. Единичный случай.

Мир вокруг меня словно замер. Звуки стали приглушенными, краски поблекли. Я смотрела на маленькую девочку, которая сейчас пыталась поймать летающего Гераську, и не могла поверить своим ушам.

— Мама... — выдохнула я, и это слово словно открыло шлюзы памяти.

Я вспомнила. Реклама "Вечной молодости" была повсюду несколько лет назад. Билборды с улыбающимися женщинами, которые выглядели на двадцать, хотя им было за пятьдесят. Обещания вечной красоты, обратного старения, жизни без морщин и седины.

Мама... она всегда была немного одержима идеей сохранения молодости. Впрочем, как и многие. Но она пошла дальше — стала одной из первых участниц экспериментальной программы.

Сначала всё шло хорошо. Она действительно молодела. Морщины разглаживались, кожа становилась упругой. Но потом... потом процесс вышел из-под контроля. Она продолжала молодеть.

Отец посмотрел на Миру, и в его глазах я увидела смесь любви и бесконечной грусти.

— С каждым днем она становится всё моложе... ты видишь сама.

Я смотрела на Миру — на маму — которая сейчас хохотала, пытаясь поймать Гераську за хвост. Её смех был таким беззаботным, таким детским.

— И что теперь? — спросила я, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. — Мы можем это остановить?

Отец покачал головой.

— Мы пытались. Лучшие умы работали над этим. Но процесс необратим. Она продолжает молодеть. И если ничего не изменится...

Он не закончил фразу, но я поняла. Если ничего не изменится, однажды она просто... исчезнет.

Кабинет ректора Равенкрафта всегда производил на меня странное впечатление. В этот вечер, когда последние лучи заходящего солнца проникали сквозь высокие витражные окна, это ощущение лишь усилилось. Свет преломлялся в стеклах, создавая на полированном дубовом полу причудливый узор из кроваво-красных, изумрудных и сапфировых пятен.