Книга Хрущевка княжны Соколовской 2, страница 31 – Полина Змееяд

– Почему вы мне об этом рассказываете? – спросила только чтобы хоть как-то продолжить разговор и заполнить тишину до начала концерта.

– Исключительно потому, что моя дочь, кажется, все больше времени проводит в компании ваших младших сестер. И мне крайне не хотелось бы, чтобы эта компания стала сомнительной. Да и случись что с вами – у меня будут проблемы, – пояснил Ермаков с таким равнодушием, будто говорит совершенно очевидные вещи.

Для него может и очевидные.

– Уверяю, со мной ничего не случится, – отмахнулась я от ворчания надсмотрщика.

– Краузе такой уверенности не выказывал. По его словам, ваши таланты, скажем так, выше средних. И стресс для вас вреден, – покачал головой Петр.

Уж не поэтому ли ты сейчас пытаешься вогнать меня в этот самый стресс?

Я медленно вдохнула и так же медленно выдохнула, позволяя злобе покинуть грудь вместе с воздухом.

Заиграли первые аккорды скрипки, освобождая меня от необходимости что-то отвечать чиновнику, и я с облегчением перевела взгляд на сцену. Однако хоть и смотрела вперед, не видела перед собой детей и едва ли слышала музыку. Все внимание поглотили собственные размышления.

Краузе конечно же докладывается тому, кто от имени закона его контролирует. Логично со стороны мага поддерживать хорошие отношения с тем, кто в случае проблемы первым припрет его к стене. И про мои успехи наставник, выходит, не забывает упомянуть. Но почему Эдуард не рассказал о моих способностях мне самой? Не хотел волновать? Или опасался, что я поспешу распорядиться ими на свое усмотрение? Или пытается контролировать? Насколько вообще обоснованы его решения и действия?

Слишком много вопросов. Часть из них стоит задать завтра, если моя сила не угробит меня раньше, конечно.

К тому моменту, как я разобралась с новой информацией, концерт уже подходил к середине. Марина и Павел на этот раз играли не по очереди, а в четыре руки. Хотя иногда юноша позволял ей исполнять сольные партии. В эти моменты он несколько раз сжимал и разжимал дрожащие руки, но на его лице сохранялась безупречная доброжелательная улыбка.

Интересно, что с ним случилось?

Я покосилась на Ермакова, раздумывая, стоит ли спросить у него, но чиновник сам наклонился ко мне и кивнул в сторону сцены.

– Бедный паренек. Мало того, что на него теперь вся семья ополчилась, так еще и руки избиты, наверное уже никогда полностью не восстановятся, – в голосе чиновника я расслышала даже что-то вроде сочувствие.

– Почему вы думаете, что не заживут? – я от любопытства даже подалась чуть ближе к собеседнику.

– Я думал, весь город знает, – Ермаков покачал головой и покосился на меня удивленно. – Мать из него мирового пианиста все хотела сделать, нанимала учителей. Один из них до того ему по рукам бил, что однажды пальцы переломал. С тех пор ни о какой карьере никто не заикался даже. А разговоров-то было…

Меня пробрала холодная дрожь. Да уж, действительно не позавидуешь парню. Тем более, что раз он даже с болью в руках продолжает играть, значит музыку и в самом деле любит. Зачем же было так его калечить? Уж не специально ли кто-то подговорил наставника?

Я дослушивала концерт в молчании. Печальная история Павла никак не шла из головы, и когда вечером мы с сестрами пили чай с вишневым пирогом – экспериментом Марты – я рассказала им о том, что узнала от Ермакова.