Книга Хрущевка княжны Соколовской 2, страница 70 – Полина Змееяд

– Я вовсе не считаю вас продажной женщиной. Я бы уплатил ваш долг просто так, не требуя ничего взамен, и был бы счастлив только этим, но так я убью вашу репутацию, лишу вас шанса на достойное замужество, испорчу будущее ваших сестер. Больше всего на свете я бы желал, чтобы между нами не стояли никакие условности… – на этот раз он говорил медленно, тщательно подбирал слова, и я успокаивалась от его мягкого тона и смысла разумных фраз.

Да, он во всем прав. Да, местные порядки таковы, что у меня как будто нет выбора: я должна выйти замуж за одного или другого. И черт, как же это раздражает!

Нет, я слишком далеко зашла, чтобы просто так взять и сдаться, оказаться трофеем в руках того, кто смог заплатить больше.

Князь смотрел испытующе, одновременно со страхом и надеждой. Не в силах больше мучить ни его, ни себя, я аккуратно положила руку на его плечо.

– Я вас поняла и прошу прощения за свою резкость. Но и вы поймите – я не хочу быть трофеем. Ни вашим, ни кого-либо другого. Если уж выходить замуж, то по своему желанию и как свободная женщина, а не прыгать в последний вагон как беглянка, загнанная в брак обстоятельствами. Дайте мне еще немного времени. Совсем немного, – по мере того, как я говорила, складка меж нахмуренных бровей Владислава разглаживалась.

Наконец на его губах мелькнула улыбка понимания. Он подался вперед и уперся лбом в стену совсем рядом с моей головой. Волос коснулся его долгий, медленный выдох.

– Я не понимаю, – произнес он немного хрипло, – вам ведь совершенно не обязательно так рисковать. Зачем?

– Чтобы остаться верной себе и всем тем словам, которые я писала под псевдонимом «Эхо», – сказала я, впервые подобрав для ситуации правильные слова.

– Хотел бы я возмутиться, но похоже, люблю вас именно потому, что вы такая, – нежный шепот, коснувшись уха, прогнал табуном мурашки по телу.

Когда Владислав отстранился и, подхватив пальто, без прощания скрылся за дверью, я осознала, что едва стою на ногах, а щеки горят то ли от страха, то ли от возбуждения.

Марта выглянула из комнаты, как только за князем захлопнулась дверь. И тут же поспешила усадить меня на стул. Марина тем временем заварила свежий чай и сунула кружку мне под нос.

Обе они выглядели испуганным, но по их лицам то и дело скользили загадочные улыбки. Обе они, несмотря на юный возраст, прекрасно понимали, что произошло. И только я не могла до конца поверить, что не ослышалась. Стоило вспомнить это странное усталое «люблю вас», как сердце, едва успев успокоиться, снова начинало выделывать сумасшедшие кульбиты в груди. Хотелось одновременно кричать и плакать от нахлынувших эмоций, но все, что я могла – это прихлебывать чай, стараясь держать кружку ровнее дрожащими пальцами.

На следующее утро я вернула подписанное Тарковским заявление об увольнении в отдел кадров. И забрала из ящика стола коробочку с красивой авторучкой глубокого синего цвета, украшенной тонким золотым лиственным. Претенциозная и тяжелая, она удобно лежала в руке и оставляла на бумаге глубокий, уверенный след.

У выхода из университетского корпуса меня уже поджидал автомобиль такси. Водитель стоял рядом с машиной, держа в руках табличку с моим именем. Стало мерзко от неуместного пафоса, но Яринский, видимо, понимал претенциозные ухаживания именно так.