Книга Хрущевка княжны Соколовской 2, страница 69 – Полина Змееяд

Обычно мне нравилось говорить с Владиславом, но сегодня мы и так повздорили из-за увольнения, я волновалась из-за предстоящей авантюры, да и просто не хотела, чтобы он видел меня в этом доме. Видел такой… жалкой?

– Слушаю вас, – я подперла подбородок рукой, пытаясь угадать, что хочет сказать мне Тарковский, но на ум ничего не приходило.

– Вы уверены, что выходить замуж за Константина Георгиевича —действительно хорошая идея? – спросил он так безразлично, будто речь шла не о замужестве, а о покупке комнатного растения.

Да не собираюсь я за него замуж! Как же надоел этот цирк.

– Я не намерена с вами это обсуждать, – процедила сквозь зубы, с трудом удерживаясь от желания сорваться и рассказать обо всем князю. Усталость брала свое, и держать лицо становилось все сложнее.

– Не уверены, – услышал в моих словах то, что хотел, Тарковский. – В таком случае почему бы вам не принять предложение, которое сделал вам я?

– То самое, отказавшись от которого, я ощутила у виска дуло пистолета? – напомнила я, злорадно улыбнувшись.

– Незаряженного пистолета, – поморщился князь. – Вы никогда мне этого не забудете, верно?

Я кивнула, радуясь, что разговор уходит от неприятно темы. Но праздновать победу оказалось рано.

– Я готов предложить еще раз. Без пистолета, если вам угодно, – продолжил Тарковский.

Он так и не сделал ни глотка чая и даже не смотрел на стол все то время, пока мы говорили. Поднялся, в два шага преодолел разделявшее нас расстояние и опустился передо мной на колени. Не на одно колено, как поступают мужчины, намеренные предложить руку и сердце, а так, будто собирался молиться.

– Умоляю вас, Марго, позвольте мне вам помочь. Выплатить ваш долг для меня не составит труда, я подарю вам и вашим сестрам все, не стану ни в чем вас ограничивать… – судя по тому, как быстро князь говорил, он не единожды мысленно репетировал эти слова, но звучали они совсем не так, как ему бы хотелось.

Я молчала, пораженная его внезапным порывом. И тем, что отличные серые брюки соседствовали со старым линолеумом, настолько пожившим, что на нем едва различался древесный рисунок.

Хотелось согласиться. Разум сопротивлялся, упрямо выискивая в его предложении подвох, но в груди бушевал ураган из противоречивых эмоций. И правда, почему бы не послать все к черту и не позволить прекрасному – во всех смыслах – принцу меня спасти?

Принципы уже почти проиграли желанию провести ладонью по волосам князя, наклониться и поцеловать его наконец, но Тарковский снова заговорил.

– Если уж вы готовы себя продать, так продайтесь мне: я заплачу втрое больше, чем он.

Рука, которую я уже занесла для ласки, дернулась сама, прежде чем я успела подумать. Кожу на ладони обожгло от удара, на щеке Владислава осталась красная отметина.

– Убирайтесь, – прошипела я, отпрянув к стене и стукнувшись бедром об угол кухонной тумбы.

Князь вскочил, но вместо того, чтобы уйти, приблизился, загоняя меня в угол.

– Вы не так меня поняли, Маргарита…

– Уходите! – я испугалась, когда он вдруг оказался очень близко.

– Простите меня! – Тарковский уперся руками в стену, отрезая мне пути к отступлению, но не прикасался и сохранял какую никакую дистанцию. – Выслушайте.

Отступать он не собирался, так что мне оставалось только таращиться на него огромными, как у загнанной лани, глазами.