Книга Обманутая жена дракона, страница 44 – Властелина Богатова

Задыхаюсь, не в силах больше сдерживать боль.

— Ты заблуждаешься, — глаза мужа холодеют, он делает ещё шаг, я отступаю.

Фактически я всё ещё его жена, и он может запросто схватить меня и силой заставить вернуться домой.

Наткнулась на что-то позади себя и поняла, что это стена. Он буквально припечатал меня к ней. Аромат его тела обдает, будоражит, заставляя сжаться в животе мышцы и томительно размокать в предвкушении.

Закусываю губы, понимая, что с реакцией тела на него мне не справиться.

— Мне надоело с тобой препираться. Ведёшь себя как обиженная девочка.

— Всё кончено, можешь спокойно развлекаться с моей сестрой дальше, она нарожает тебе детишек, и ты будешь доволен. А меня оставь в покое!

Слёзы подступают к глазам, но я отворачиваюсь, чтобы он их не увидел. Не хочу показывать ему свою слабость. Он не достоин её. Он всё уже видел — и унижение, и моё тело, и моё доверие, растоптанное в пыль. Только слёзы пусть останутся при мне.

Он молчит — первый раз за всё это время. И я, воспользовавшись этой заминкой, отталкиваю его от себя. Руки дрожат, будто я столкнула с себя что-то большее, чем его. Иду к двери, спотыкаясь, будто земля под ногами зыбкая, и нужно успеть выйти, пока не упала духом, пока не сломалась окончательно. Ещё немного — и я начну умолять его, кричать, чтобы вернул то, что у нас было. Всё, что было убито, хоть сердце отказывается верить.

Его рык и грохот от удара кулаком в стену, где я только что стояла, догоняют меня у самой двери:

— Я же тебе говорил. Это политика. Мне Беттис не нужна. Мне нужен только ребёнок.

Я замираю. Челюсть напрягается от бессильной злости. Для него всё — средства к цели, и я тоже. И мой ребёнок…

— Ты всё перекрутила, Шерелин, — говорит он уже не так яростно, но с прежним давлением. — Сделала целую трагедию. Я — высокопоставленное лицо. Мне важно быть на вершине, постоянно бороться за это право. И у тебя нет выбора. Мы с тобой официально связаны. По законам Империи ты принадлежишь мне. Пока я не откажусь — ты моя. И никто не посмеет приблизиться к тебе.

Я разворачиваюсь. Дрожу вся. Внутри что-то сжимается, будто последняя струна на лире рвётся.

— Ты предал меня, Ройнхард. И унизил, — голос дрожит от ярости, и я чувствую, как рвусь по швам. — Я не буду с тобой. Никогда.

Он сжимает челюсти так, что скулы проступают, будто вырубленные из камня. Его пальцы непроизвольно дергаются, и я вдруг понимаю — он на грани. Слишком долго держал лицо, слишком долго был холодным, и теперь в нём плещется не только гнев. В нём — одержимость. Та, что не признаёт отказа.

— Ты никуда не уйдёшь, Шерелин, — цедит сквозь зубы. — Ты моя. Ты всегда будешь моей.

И впервые за всё это время мне становится по-настоящему страшно. Его голос холоден, как сталь. Во взгляде — что-то чужое. Бездна, в которую меня могут втянуть и не отпустить. Он не видит меня — он видит тень, мечту, собственность. Он превращается в дракона… который меня бросил.

Ройнхард быстро покидает своё место. Я пячусь.

— Довольно, господин Дер Крейн! — гулкий голос пронзает пространство зала.

Я вздрагиваю и разворачиваюсь. У порога с прямой спиной и твёрдым взглядом стоит мой отец. Альвис. Он уверенно приближается, его сапоги глухо ступают по мрамору.

Ройнхард скрежещет зубами, глаза полны молний. Он делает над собой нечеловеческое усилие и медленно, через силу, отступает. Всё его тело — напряжённая пружина.