Книга Система «Спаси-Себя-Сам» для Главного Злодея. Том 3, страница 111 – Мосян Тунсю

– Ничего-то от тебя не скроешь, ты та ещё заноза в заднице^[141], – закатил он глаза.

– Я не хочу быть занозой, – запротестовал Ло Бинхэ.

Шэнь Цинцю двинул его по руке, которую ученик запустил было в его волосы, словно прихлопывая комара:

– Ну и чего ты от меня добиваешься? Кому, по-твоему, этот учитель улыбался?

Он успел многократно пожалеть, что задал этот вопрос, шлёпая ученика по руке при каждом слове, пока тот старательно перечислял, не переставая играть с его волосами, будто ему мучительно требовалось хоть чем-то себя занять:

– Многим: Лю… то есть шишу Лю, главе школы Юэ, Шан Цинхуа, Мин Фаню, шицзе Нин, тем людям с пиков Сяньшу, Ваньцзянь, Цяньцао, Цюндин, Байчжань, стражам ворот, подметальщикам лестницы…

Подумать только: подметальщиков со стражами – и тех не выпустил из внимания, это же надо быть до такой степени злопамятным! Похоже, первоклассного выдержанного ароматизированного уксуса от ведущего производителя мира демонов с лихвой хватит, чтобы утопить весь хребет Цанцюн!

– Когда ты называешь Лю Цингэ «шишу», я не слышу искреннего уважения в твоём голосе, – не преминул упрекнуть его Шэнь Цинцю. – Я запрещаю тебе впредь говорить о нём в подобном тоне.

– Зато когда он зовёт меня «мелким ублюдком» или «белоглазым волком»^[142], искренности в его голосе хоть отбавляй, – обиженно отозвался Ло Бинхэ.

Тут Шэнь Цинцю поневоле рассмеялся и, подхватив валяющийся на краю лежанки веер, похлопал им Ло Бинхэ по лбу.

– И что же, скажешь, он неправ? Кто ты после того, как осмелился поставить на учителя свои волчьи лапы, как не зверёныш?

Слова сами собой сорвались с его губ, прежде чем он понял, что, сам того не сознавая, перешёл границы благопристойности; в конце фразы он и вовсе позволил себе полуулыбку, которую иначе как фривольной не назовёшь.

Когда Ло Бинхэ заметил это, глядя на учителя сверху вниз, он, не в силах противостоять разгоревшемуся в сердце и животе неистовому пламени, коему он сам не знал названия, бессознательно сунул колено между ног Шэнь Цинцю, но, опомнившись, тут же подставил учителю макушку, чтобы тот молотил его по голове веером сколько вздумается, лишь бы не сбрасывал с лежанки.

– Пусть я и зверёныш, – признал он, – но только для учителя. Больше никто не имеет права называть меня так.

При этих словах Шэнь Цинцю охватило чувство, будто его заставили выпить пару цзиней^[143] сладкого до тошноты морса из чернослива. Он с такой силой сжал веер, что тот едва не переломился напополам, и ткнул им Ло Бинхэ под рёбра:

– А ну-ка, поднимайся!

Чтобы говорить о серьёзных вещах, прежде всего нужно принять приличную позу – в противном случае любая тема сведётся к непристойностям. Хоть Ло Бинхэ был не в восторге от этого приказа, он нехотя сполз с учителя и пристроился с другой стороны лежанки.

После пятидневного постельного режима поясница Шэнь Цинцю едва держалась, но он всё-таки сумел выпрямиться, принимая чинную позу. Сам он полагал, что являет собой яркий образ старого ворчуна, хватающегося за спину с гримасой боли на лице, но постороннему взору представала совершенно иная картина: растрёпанные волосы ниспадают на плечи, ворот перекосился, открывая полоску бледной кожи, горло и ключицы выставлены на всеобщее обозрение, на щеках ещё не выцвел румянец от недавних упражнений на лежанке – вкупе со всем этим то, как он, морщась, потирал поясницу, порождало такой эффект, что фантазия человека, чьи помыслы без того не слишком чисты, и вовсе унеслась бы в неведомые дали.