Онлайн книга «Фабрика воспоминаний»
|
На покупку облегченной модели «А-Мемори VII», напоминающей солнечные очки, Габриэль пока не решался, слишком крепка была его привязанность к уже имеющемуся шлему — в нем он чувствовал себя комфортно, да и звук его абсолютно устраивал Датчики на висках, испускающие пульсации, воспроизводили тактильные ощущения, а расположенные спереди почти невидимые пульверизаторы выделяли особые составы, которые воздействовали на органы вкуса и обоняния. Прежде чем погрузиться в воспоминание, Габриэль задумался: «В чью же память меня забросит? Дело-то происходит в ноябре сорок второго…» Он очутился на площади Пале-Рояль, позади театра, среди обнаженных деревьев. Мимо проносились велосипеды, за рулем которых в основном сидели женщины в плотных твидовых брюках-кюлотах. Такое скопление велотранспорта на улицах Парижа военных лет озадачило Габриэля. Вдоль садов и вокруг театра теснились гаражи. Человек, в чье воспоминание он перенесся, вошел в просторный вестибюль театра. Стоявшие здесь до войны статуи Мольера и Корнеля убрали до лучших времен, и только великий Вольтер по-прежнему оставался наверху лестницы, по которой зритель поднялся на первый ярус. Мужчины в темных костюмах суетились, желая поскорее занять места. Следом за своими кавалерами величаво выступали дамы в тюрбанах, расшитых золотом или блестками. По просьбе билетерши публика подобрала полы теплых пальто, пропуская вновь прибывшего зрителя к центральному креслу второго ряда. Люстры едва горели, отопления не было и в помине. Габриэль поежился от холода. Раздались три гулких удара. Занавес открылся и явил взорам сводчатый дворец с высокими колоннами. Из глубины сцены появилась Федра под руку с Эноной. Они шли по одной из четырех перекрещивающихся дорожек. Царица, пошатываясь, болезненно щурила глаза. На ней был церемониальный наряд с тиарой, вуаль ниспадала на лицо, бледность которого лишь подчеркивала соблазнительность Федры. Она зашептала: — Здесь погоди! Помедлим здесь, Энона! Идти нет больше сил: изнемогла я. Свет, вновь увиденный, слепит меня, Сгибаются дрожащие колени.[1] Федра медленно опустилась на скамью, затем из последних сил выдохнула: — Увы! Габриэль расслабился, поняв, что успел на третью сцену первого акта — монолог Федры, ее первые признания, эпизод, в котором актриса умело раскрывает перед зрителем все грани своей героини — умирающей, царицы и влюбленной женщины. Его раздосадовало, что человек, в чьем воспоминании он пребывает, смотрит представление вполглаза: «Да в самом же деле, нельзя, что ли, сосредоточиться на Мари Бель? Сколько можно пялиться по сторонам?!» Взгляд зрителя блуждал по залу и рассеянно изучал публику в боковых ложах бенуара, где, точно прилежные ученики, восседали немецкие военные в аккуратной форме. Федра и ее спутница вели свой оживленный диалог понизив голоса. Вопрос Эноны: «Ты любишь?» — вырвал зрителя из полудремы, его взор опять устремился к сцене. Царица словно окаменела, публика в зале затаила дыхание. Кажется, все знали наизусть, что скажет дальше Мари Бель, и вместе с ней прошептали: — Я — безумна от любви. В тот миг, когда прозвучала эта реплика, глаза Габриэля скользнули прочь от подмостков, неудержимо притянувшись к шее зрительницы, сидевшей в первом ряду ложи. Ее обнаженное плечо выделялось среди палантинов и манто. |