Книга Околдованная, страница 178 – Лора Таласса

Ребенком и подростком я была счастливая и необузданная. Большую часть дня играла на улице со своими могущественными родителями, которые – с помощью небольшой магии – превратили наш задний двор в дикую страну чудес. Когда я не копалась в грязи, я рисовала. Особенно шокирует то, что я была неряшливой, неорганизованной. Моя комната представляла собой настоящий хаос, и мама заставляла меня читать заклинание уборки вместе с ней.

Я вспоминаю свою двоюродную бабушку Жизель, от которой пахло детской присыпкой и терпкими духами и которая имела собственное мнение буквально обо всем. Вспоминаю, как она умерла от рака. Мой отец плакал потом несколько недель, и я думала, что он, возможно, никогда больше не улыбнется – но он все-таки улыбнулся.

Мой разум погружается глубже и глубже в прошлое.

Мой папа учил меня ездить на велосипеде, и его луговая магия обвивала колеса, когда я теряла равновесие. Мы с мамой пекли имбирные пряники – и обе корчили рожицы от их резкой приторной сладости.

Маленькая, какая же я была маленькая. Мама читала мне сказки, и они меня расстраивали. Принцессы не носят платьев – они носят брюки и стреляют из лука, когда скачут на лошади. Я знаю, потому что я королева. Но где мой король? Он должен быть здесь. Он всегда здесь. Что-то не так.

Воспоминания становятся расплывчатыми, искаженными.

Я вижу качели из покрышки. Кустики клубники, но кто-то сказал мне не есть ягоды. А выглядят они здорово, и съесть их хочется.

Старые слова и новые слова смешиваются. Это трудно. Родители не понимают. Я тоже.

Длинные коридоры. Тяжелая древняя книга, от которой словно исходит сияние. Клетчатое одеяло, пушистый котенок.

Меня качают. Держат. Теплые руки…

Воспоминания обрываются, и я вижу Мемнона. Его руки больше не сжимают меня; они лежат на моих щеках.

Когда это случилось?

Я чувствую давление – его магии, своей магии.

Пульсация в голове усиливается.

– Я помню, – выдыхаю я.

Он качает головой и шепчет:

– Нет. Не все. Еще нет.

Окровавленная ладонь прижимается к моей щеке. А где-то внизу ПСС ломится в переднюю дверь.

– Приготовься, est amage. – Уже скоро.

– Что?

На последнем слове я задыхаюсь.

Моя спина выгибается, рот открывается, я смотрю в потолок. Стискиваю что есть силы запястья Мемнона, и заклятье, державшееся две тысячи лет, рассеивается.

Наступает мгновение покоя. Потом меня накрывают воспоминания из другого времени, из другого места.

Все начинается с огня, крови и криков. Эти воспоминания, должно быть, старше, но они куда страшнее всего, что я пережила.

Я сжимаю запястья Мемнона, и слезы бегут по моим щекам.

Все это время он был прав. Я – Роксилана. Она – это я.

И я точно знаю, что единственным настоящим героем в той первой жизни, единственным, кто любил меня и сражался за меня, защищал меня и обожал меня, был Мемнон.

Ужасающий, могущественный Мемнон, действительно убивавший целые армии. Он любил меня больше самой жизни, и я любила его столь же яростно.

Здесь, в настоящем, его большие пальцы скользят по моим щекам, и он успокаивающе бормочет:

– Все в порядке, любовь моя. Все хорошо. Ты здесь, со мной.

Но в какой-то момент все меняется.

Моя жизнь искажается, стены смыкаются вокруг меня, как смыкаются они сейчас.

Я совершила немыслимое.

Я предала свою родственную душу.

Содрогаюсь от открывшейся мне истины. Воспоминания резко обрываются. И магия тоже. Я задыхаюсь.