Книга Задача с яйцом, страница 3 – Дарья Кузнецова

— Тарелочка, покажи царя Владимира! — бросив полный превосходства взгляд на брата, скомандовала она.

Злые языки болтали, что девица Горюнова от царевича нос воротила только потому, что на отца его глаз положила. Брат за всю эту занимательную анатомию свернул пару челюстей — он-то отлично знал, что Сенька в царицы не метила и во Владимира влюблена не была. Да и во что там влюбляться, по совести? Елисей в него наружностью пошёл, такой же мелкий и щуплый, а тут ещё и старик. Голова плешивая, борода паршивая… Разве что умом боги царя-батюшку не обделили, это верно. Но ты пойди да объясни каждому, что это у них дружба такая странная!

Тарелочка, подумав, послушалась, а Северина — недовольно ругнулась и обиженно надула губы, разглядывая парадный царский портрет. Забыла совсем, что яблочко-то не её, а обыкновенное.

Паутинки отказывались подглядывать за людьми, показывали только общественные места. Отчего так получалось — никто толком не знал, но обойти запрет, насколько Северьян знал, пока сумела только его сестра. Из чистого упорства. Сейчас таких вот особенных пар из тарелочки и яблочка, которые могли показать что угодно, имелось три штуки во всём Тридевятом царстве: одно у Сеньки и два у царя для государственной надобности.

— Ну и ладно, леший с ним, — проворчала Северина, а тарелочка, мигнув портретом, отобразила живописный лесной пейзаж с залитой солнцем поляной. — Пойдём, что с ним сделать! Пропадёт же без меня. Погоди только, переоденусь, и на вот, держи, зайдём по дороге к боярину Кузовкину.

Северьян не стал пенять на то, что царь ждёт, а то сестра из вредности станет возиться ещё дольше. Это она по работе — Премудрая, а по жизни… Двадцать пять лет — а ума нет. Впрочем, нет, не ума, этого даже с избытком, а чего-то такого, чему брат никак названия не мог подобрать. Женской мудрости, что ли?

Дома Северина возилась в полотняной рубахе с подвёрнутыми рукавами и юбке едва ниже колен — в таком на улицу, конечно, не сунешься. Пока убежала к себе, брат спустился в горницу, где осторожно положил яблочко и тарелочку на стол. В его привычных к мечу руках девичья безделица выглядела особенно хрупкой, боязно было что-нибудь испортить. Это в детстве брат с сестрой были так похожи, что не отличишь, а теперь… У него ручища — как две её, рост на полголовы выше. Разве что масть общая, рыжая, да и то Северьян почти всё время на улице, отчего кожа темнеет и дубеет да волосы выгорают, а сестра — в мастерской возится, бледная, веснушек мало.

Освободив руки, Север — вот же выдумали родители имена рыжим детям! — зачерпнул из бочки ковш воды. Напился, борясь с желанием полить на голову — макушка лета, жара.

Сестра пришла неожиданно быстро. Волосы в косу собрала, синей лентой повязала под цвет сарафана — не стыдно в государевых палатах появиться.

Пока шли через город сначала к Кузовкину, чтобы работу отдать, а после — к царю, говорили об отвлечённом. Северине, конечно, хотелось расспросить, что за задачка появилась у царя, что тот плюнул на обиды и послал за ней, но упрямство мешало расспрашивать, а брат, конечно, понимал её интерес, но облегчать жизнь не собирался. Захочет — спросит прямо.

Не спросила.

— Вот полюбуйся, — вместо приветствия сообщил царь, когда Горюновых к нему пригласили. — Как тебе?