Книга Смертная, страница 138 – Мария Сакрытина

Жуки обходят нас стороной. Я поглядываю на блюда с фруктами и засахаренными цветами, сглатываю и понимаю, что аппетит безнадежно испорчен.

Юнан тоже ничего не ест, молчит и вообще изображает из себя мебель. А вот его дух-защитник ведет себя совершенно иначе. Он с азартом топчет посмевших приблизиться жуков и строит мне глазки: мол, богинюшка, смилуйся, покорми бедную крыску!

Лииса, с которой я так и не поговорила, жмется к царевичу и виновато смотрит на меня. Похоже,не понимает, что ей теперь делать. Признаться, я тоже. Обратно на небо отправить не могу. Защитник мне не нужен. Прислужником против воли делать не стану. Что же остается?

– Хилина, – шепчет царевич мне на ухо, когда я пытаюсь подсесть ближе, – ничего не ешь и не пей.

– Угу, – говорю я, отправляя в рот виноградину.

Аппетит мне, конечно, испортили, но я сегодня не ужинала. Придется есть без аппетита.

– Хилина!

– Я фефя уфлыфала.

Юнан, морщась, прижимает ладонь ко лбу. Я забираю у коленопреклоненного раба чашу с мясом, нахожу на столе блюдо с ячменными лепешками и принимаюсь их задумчиво жевать.

Под веселую музыку – что‐то вроде концерта арфы и флейты – у столов танцуют полуобнаженные юноши. Не виси на них жуки гроздьями, я бы, может, и прониклась. А так и посмотреть не на что. Кроме Юнана. Он замотан в мою благодать, как в кокон, и жуки от него тоже шарахаются. Что ж, может, оно и к лучшему. Все потом скажут, что богиня отвести взгляд от любимца не может, Юнану такой слух точно на пользу.

Однако это официально самый унылый пир на моей памяти. А раз она включает и память Шамирам – несколько тысячелетий, – это что‐нибудь да значит.

Наверное, мое настроение замечают. Справедливости ради, я не пытаюсь его скрыть: морщусь, зеваю, отворачиваюсь.

Некоторое время спустя у моего столика появляется Саргон. На коленях, как положено, он покорно спрашивает:

– Великая госпожа, всем ли вы довольны?

Юнан застывает, а я, подперев щеку рукой, вздыхаю.

– Скучно… Мне обещали чужеземные диковинки. Это, – я киваю на танцующих рабов, – не то что не диковинки, но даже не чужеземные. Меня обманули, Саргон.

Царя перекашивает. Он сглатывает и кланяется, бормоча молитву о прощении. Я ловлю себя на том, что мне приятно – его смятение, поза. И снова разрываюсь: Лена кричит, что это низко с моей стороны, недостойно и вообще противно, а Шамирам довольно улыбается. Ее происходящее более чем устраивает.

Я решаю побыть немного Шамирам. Но милостивой – и позволяю Саргону подняться. Он смотрит на застывшего Юнана, силится улыбнуться и садится подле моих ног.

– Если позволите, великая госпожа.

Я киваю. Медлю – но обматываю и его благодатью. Все же какой-никакой, а он нужен мне. Улыбка царя дрожит – и становится шире, расслабленнее. Интересно, что он сейчас чувствует?

– Дозволено ли мне спросить, великаягоспожа? – скромно говорит он.

– Спрашивай.

– Что вы думаете о хозяине этого славного пира?

Что этот пир совсем не славный. Я бросаю короткий взгляд на Тута и морщусь: ну правда же кадр из фильма ужасов! Монстр-инсектоид обыкновенный, дурно пахнущий.

– Сколько лет ему исполнилось?

Брови Саргона ползут вверх, но отвечает он спокойно:

– Пятьдесят четыре. Тута любят боги. Его боги, – поправляется царь. – Он уже стар, но наверняка проживет еще столько же. Пусть же лета его приумножатся! – Саргон поднимает кубок.