Книга Смертная, страница 70 – Мария Сакрытина

– Вообще‐то в глину.

Видеть за белоснежным обликом сестры ее суть – черную кожу и волосы, да еще и приправленные тьмой, – даже забавно. Наверное, так же забавно, как смотреть сейчас на меня – юношу в образе нищего мальчишки.

– Чё-ё-ё? – тянет одноглазый. Похоже, он еще и тугодум.

Его товарищ просто таращится на нас, и копье в его руке мелко подрагивает, пуская солнечных зайчиков по белоснежной стене.

Эа страдальчески вздыхает.

– Сестра… – начинаю я, собираясь изложить свою просьбу.

Она взмахом руки меня останавливает.

– Знаю. Все знаю. Как же скучно!.. Проводи меня в кабак,брат. Там побеседуем.

Боюсь, мое лицо вытягивается так же, как и у стражников. Эа – в кабаке? Она из своего храма выбирается разве что раз в столетие, и то после долгих уговоров и обещаний Ириду не трогать ее драгоценные записи.

– Как скажешь, сестра.

– Но переправа же… – начинает одноглазый, удивленно глядя вниз, на реку. Лодок там нет – Эа достаточно ясно дала понять смертным пару столетий назад, что не потерпит «эти скорлупки» у стен своего дома.

А красивый падает ниц, умудрившись едва не сломать копье.

– Великая госпожа, не гневайтесь!.. Киш, на колени!

Эа глядит на них, и на ее лице читаются те же мысли, что были недавно у меня: «Госпожа моя Мать, Великий Отец, ну что за глупцов вы создали!»

– Зачем тебе стража? – спрашиваю я позже, когда мы пешком, словно простые смертные, спускаемся к воде. Белоснежная мраморная лестница пуста, как и причал. Паромщика – одного из духов-прислужников Эа – нигде не видно.

– Затем, чтоб другие не лезли. – Эа приподнимает подол серого платья. Вода у подошв ее сандалий твердеет и тут же тает, стоит сестре пройти.

Эа всегда была странной, но так издеваться над рекой!..

– Встречу тебя на том берегу, – бросаю я. Право же, полет куда проще и удобнее.

Она не оборачивается.

А когда добирается до земли, продолжает как ни в чем не бывало:

– Отец не объяснил, как именно он желает наказать смертных на этот раз.

– Ты знаешь?..

Она с досадой смотрит на меня.

– Дзумудзи, я знаю все. Поэтому ты ко мне и пришел. – Потом, помедлив, добавляет: – Из того, что уже случилось, разумеется. Ты ведь так и не решил, как будешь стирать смертных с лица земли?

– Полагаешь, двух стражников хватит, чтобы остановить беженцев, когда сюда придет пустыня?

– Все же пустыня? – Эа морщится. – Брат, твое настроение подобно ветру. Сегодня пустыня, завтра землетрясение, потом огненный дождь. Хотя бы потоп я могу исключить, ведь тогда тебе придется обратиться к Энки. А ты для этого слишком горд.

Я молчу. Эа невыносима, как, впрочем, и всегда.

Набережная гудит, хотя солнце только‐только поднялось из-за горизонта. Рыбаки встают рано, их товар нужен на кухне свежим. Торговля идет полным ходом. От запахов рыбы и сушеных водорослей у меня кружится голова, а галдеж смертных ввинчивается в уши не хуже флейты Мардука.

На бледную девчонку и оборванца никто не обращает внимания,а жаль – я бы с удовольствием развеял здесь все в пыль. Но пришлось бы объясняться с Ириду, к тому же это против правил – так хозяйничать в чужом городе.

Под ногами шныряют крысы, и время от времени – весьма упитанные кошки. Смертные толкаются, бранятся. В ярком, несмотря на ранний час, солнечном свете сверкают деньги, по большей части серебро.

Эа уверенно петляет среди людей на рынке, успевая отмахнуться от ловкого воришки, который бросает на меня злобный взгляд и шипит: «Это мое место!» Совсем еще дитя, его я не трогаю. Потом сестра ныряет в темный переулок – рассветные лучи сюда не добрались, и тень здесь густая, словно изначальная мгла. К Эа тут же пристает компания пьяных матросов. Язык у них заплетается, но я различаю что‐то вроде «Красавица, развлечься не хочешь?» Мгновение спустя в небо взмывают чайки. Очень крикливые и неловкие – их несет к реке, где они снова обратятся в людей.