Книга Маша и Гром, страница 37 – Виктория Богачева

Оставался только один выход. Вздохнув, я дернула за ручку и осторожно опустила одну ногу на землю, стараясь не опираться на другую.

***

Оставался только один выход. Вздохнув, я дернула за ручку и осторожно опустила одну ногу на землю, стараясь не опираться на другую. Дул холодный, пронизывающий ветер. Дождь уже не шел, но тяжелые, свинцовые тучи низко-низко висели над землей. Справа от меня поскрипывал старый, одряхлевший дом. Где-то кричал ворон. Поднимаемая ветром, шуршала опавшая, сухая листва. Вокруг не было ни души. Дом стоял на холме, и, повертев головой по сторонам, я увидела, что до ближайшего здания идти километра два, если не больше. Из-за расстояния другие дома были похожи скорее на выпуклые точки. Мы были здесь совершенно, совершенно одни.

Если меня убьют здесь, никто никогда не узнает и не найдет.

Боже мой, мамочка.

Я оттолкнулась от двери машины и шагнула в неизвестность. Вернее, прыгнула, потому что на правую ногу я наступить не могла. У низкого, облезлого забора я передохнула, рассматривая снаружи дом и пристройку рядом с ним. Наверное, сарай.

Старые, выцветшие доски. Грязные окна без занавесок, с отвалившимися ставнями и наличниками. Гнилая ступенька на крыльце. Покатая черная крыша в каком-то мусоре: и сухие ветки, и старая листва. Во дворе — одно единственное дерево. Засохшее, скрюченное, с белесым налетом. От окружавшей картины веяло такой безысходностью и тоской, что на секунду я подумала, что лучше бы мы остались на месте аварии. Там хотя бы не хотелось повеситься от безнадеги.

Жалобно скрипнула дверь, и на крыльцо вышли Громов с водителем — естественно, здоровым, бритым наголо мужиком. В руках он держал бутылку с водой, и я облизала пересохшие губы.

— Все сделаем в лучшем виде, Кирилл Олегович, — заверил его водитель, перешагнув гнилую ступеньку, пересек в несколько шагов двор, спеша к машине.

Невольно я отметила, что из мерседеса меня вытаскивал другой охранник. Сколько же их у него?

— Тебе нужно что-нибудь? — Громов стоял на крыльце и смотрел на меня, засунув руки в карманы темных, испачканных в земле джинсов. Один рукав его черногосвитера был наполовину оторван, другой — весь в дырках и прорехах. У него на предплечьях я увидела уже привычно выглядывающие краешки татуировок.

Я не ответила на его вопрос, потому что не могла сообразить, что сказать. Мысли путались у меня в голове, и я не знала, за какую браться первой.

— В городе? Привезти чего-нибудь? — терпеливо и медленно повторил мне Громов, словно душевнобольной. — Мы тут пару дней просидим.

— А можно мне уехать? — я облизала пересохшие губы. — Я буду молчать.

Мой глупый вопрос не вызвал у него ни улыбки, ни ухмылки.

— Нет, — мгновенно отрубил он и посмотрел на водителя, который дожидался, пока мы договорим. — Сигарет захвати побольше.

— Конечно, — тот кивнул и сел в машину.

Разбросав во все стороны грязь из-под колес, он уехал, и мы остались вдвоем. Я сглотнула и поднесла ладонь к шее, поправляя воротник.

— Твою же мать, — выругался Громов и врезал кулаком по обшарпанной стене дома. После его удара с тихом треском от дома отвалился кусок серой штукатурки. Наверное, когда-то давно она была бело .

Выглядел Громов жутко: кровь на лице засохла уродливыми разводами, часть ее он стер руками, и теперь алыми были еще и его ладони. Я, наверное, и сама была не лучше.