Книга Осколки на снегу. Игра на выживание, страница 126 – Элина Птицына

— Я смогу туда пройти? — голос вдруг подвел, и вопрос прозвучал неожиданно хрипло.

— Сходим, — пообещал Руб-Масаньский. — Но не в ближайшее время, прости. Ты-то с изгнания там не был?

— Да, с пятнадцати лет.

— Потерпи немного. Мы сходим к ним, барон.

…

Гангу пятнадцать лет. Он — студент, и от этого почти счастлив.

Осень закончится для Винтеррайдеров изгнанием. Но Ганг об этом пока не знает. Осенины стоят на дворе. И после сбора урожая, после богатых ярмарок многие по древнему обычаю навещают своих родных, уже покинувших этот свет. И великая княжна Вера Александровна этот обычай блюла. Ганг имел возможность пойти с ней в числе малой свиты, но он, юный студент, вляпался в дуэль и пропустил возможность побывать у матушкиного камня. Как оказалось, надолго.

А вызвал сам, такого же отрока — с т а р ш е г о сына.

«Поговаривают, барон, вас часто видят в бедных кварталах. Зарабатываете дешевую популярность у черни, совсем не надеетесь на наследство? Ах, да, вы же в т о р о й. Хлопский барон!»

Младший Винтеррайдер бросил перчатку, не дав прозвучать смешку. Сейчас думалось, да было бы кого вызывать! Но — юность горяча. Тогда Ганг казался себе героем.

А ведь это единственная его дуэль в Империи. Секундантом — Андрей, благо, он в столице. Рассвет над морем. Острое чувство любви к миру. Но не настолько острое, чтоб простить противника до дуэли.

Закончили быстро. Ганг выбил шпагу, бледный в синеву противник сдался, и барон сменил гнев на милость. Из стоявшей по одаль кареты выходит отец второго дуэлянта и кланяется Гангу. Он правильно понял этот поклон: папенька, в отличии от сыночка, оценил все перспективы дуэли со вторым сыномТретьего герцога. И не зазорным посчитал перед сопляком склониться.

Все вместе было не интересно и не героически, но самую малость приятно. На обратном пути они вовсю резвились с Волковым — пускали коней на перегонки. В Летнем Дворце их — веселых, возбужденных, юных — ждал мрачный Винзенс.

— Я порой думаю, что надо было пороть, — взгляд Третьего герцога наливался тяжелой темнотой. Но пороть, конечно, никого не стали, да и возраст для порки уже не подходил.

А что, надо было спустить «хлопского барона»? Никак нельзя. Не по чести дворянской.

Честь свою они, юнцы, ценили куда выше будоражащих разговоров о вольнодумстве.

Да и избирательное оно у них было. Князь прав, многие тогда следовали моде, но никто не собирался менять устои всерьез.

Дворянство — соль нации, лучшая часть, белая каста, вознесенная над чернью, удел которой жить на благо господ. Вот что во многих сидело покрепче всякого вольнодумства.

И старым обычаям не следовали, а те были милосердны к бедным. В древние века за смех над бедностью можно было и заушение получить.

«Помилуйте, кто в наше время живет по Старой Правде?»

Винтеррайдеры пытались. В двенадцать лет сыновья благородного отца должны выйти в народ и раздать милостыню, а заодно принять жалобы, коли такие будут. «Отец дает волю сыну в разрешении, но следит за его разумением».

Многие, очень многие подходили к этому весьма формально. «Помилуйте, сейчас не прежнее время, в двенадцать лет дружины не водят!»

А у вот у Ганга — все согласно обычаям. Сын высокого рода обязан заботиться о тех, кому хуже всех. Учись принимать правильные решения, сказал отец.