Книга Осколки на снегу. Игра на выживание, страница 55 – Элина Птицына

А лучше просто машину покарауль, добавила она мысленно.

Лаки резко взглянул назад себя. Максим похлопал глазами и скрылся за спинкой водительского кресла. Мотор мягко тронулся с места, поворачивая к Путевым Вратам. Лиза вздрогнула: на пяточке рядом с будкой привратника стояли две женщины, и обеих она узнала. Одна — рослая тетка из самохуда, вторая — та самая мать, которая умоляла Саватия спасти ее дочь. Они оживленно болтали и смеялись.

* * *

Стойгнев разглядывал Межреченск.

Городок о таком внимании не подозревал и о визите важного столичного гостя не догадывался, а потому жил своей жизнью, простой ибезыскусной. Надо сказать, что жизнь эта, обыденная, как овсяная каша на столе у землепашца, вызывала у Стойгнева глухое раздражение.

Вон возвращается молочница, гремя пустыми бидонами. Толстая, рыхлая, медлительная и коровы у нее, должно быть, такие же — жуют жвачку неторопливо и ни о чем не думают. Во всяком случае князь был уверен в отсутствии интеллекта у коров.

Вот спешит с корзиной осенних роз цветочница. Молодая, быстрая, ну — других не держат. Старые цветочницы работают в лавках, подальше от глаз покупателей, и уже оттуда руководят такими вот барышнями, разносящими букеты чуждых этому городу цветов. Розы в Межреченске цветут только в теплицах, а хозяйка у теплиц такова, что вздрогнешь, коли увидишь. Крепкая баба, настоящая большуха, все семейство держит в кулаке — даром, что цветочками занимается. Должно быть, пьет сейчас утренний чай с бубликами, а не мечется по точкам и теплицам как некоторые тут… по городам Империи. А бублики Флора Михайловна очень уважает. Из столицы пришлось с собой их тащить… Флора — свой человек.

Рысцой, держась в тени, бежит послушник Неспящих. Хм, вот это еще интереснее, и, если Стойгнев прав, то надо сказать Ижаеву, чтоб над маскировкой поработали получше. Впрочем, сегодня уже поздно — все уже сделали и хорошо, если не спалились.

Раздражение вновь плеснуло колючей волной, осязаемо и привычно царапая княжье нутро.

За последние годы он с этим состоянием свыкся. Сейчас даже представить не мог, что у него, дворянина из Золотой книги, может вызвать… радость, например. Не стало Машеньки, не стало чувств. Но остался долг. Он заставлял Стойгнева изображать из себя живого много лет.

Он же толкнул Стойгнева возглавить заговор против Михаила еще в те дни, когда стало ясно, что столицу сдадут. Вместе с Косицыным они прохлопали тех, кто спелся с имберийскими псами. И эти два года дались князю особенно тяжело. Если ли что-то на этом свете, что заставит его вдохнуть полной грудью и почувствовать себя — нет, не счастливым — просто спокойным?

Падение Михаила? Смерть его мамаши? Новое воцарение? Кого? Самого Стойгнева? У соратников мысли именно такие, но его они забыли спросить… Тоска княжья становилась совсем уж горькой, когда Стойгнев мысленно добирался до воображаемой кандидатуры будущего императора.

И нелегким словомпоминал он цесаревну Веру Александровну — вышла бы замуж за кого Отец сказал, родила бы наследника или наследницу, а потом исчезала сколько душеньке угодно. Следы свои Великая Княжна так спрятала, что никто не нашел ее до сих пор.

Была девица царских кровей, благотворительностью занималась с невиданным размахом, народникам помогала как никто, наверное, в Империи… А исчезла, как не было ее. Революционная же волна смыла остальных. И от императорского рода Державиных и близкого к ним рода Морозовых никого не осталось.