Книга Умри со мной, страница 29 – Юлия Селиванова

– Всегда быть правой, мистер Уотерз, невообразимо скучно. Особенно когда преподаешь историю, – миссис Мэтч оттолкнулась от своего стола и поплыла в сторону Рона. – Рада, что вы находите эти древние стихи достойными переживаний.

Она остановилась у парты Рона и Дины, какое-то время смотрела на них сверху вниз, а потом ухмыльнулась и поплыла обратно.

– Что это было? – Дина спрашивала почти беззвучно, чтобы преподавательница не услышала.

– Формула двойного зла. – Рон тихо смеялся, закрыв рот правой рукой.

– Что?

Прозвенел звонок, школьники начали спешно собираться и покидать аудиторию.

Рон, не дожидаясь Дины, уже почти вышел в коридор. Но словно что-то забыл на парте или вспомнил, – обернулся в дверях:

– В субботу в пять.

– Что в субботу в пять? Ты говоришь загадками, Рон.

– Ну ты же хотела вечеринку в пустом доме симпатичного соседского парня?

Мадина застыла с учебником в одной руке и с рюкзаком в другой.

– Ты устраиваешь эту долбаную вечеринку? Не верю.

– Да, соседка. Эту сто раз долбаную вечеринку, королеву всех вечеринок Вентуры.

Рон развернулся на каблуках и влился в поток школьников, спешивших на очередной урок. Дина осталась сидеть в классе истории, сложив на коленях рюкзак и глядя в окно. День был полон столь противоречивых эмоций, а еще это приглашение на вечеринку… нужно было успокоиться и обо всем подумать здраво. Если только она могла думать здраво, конечно.

Вставать ему не хотелось.

Сквозь закрытые глаза Эйкен чувствовал прикосновение света, – светало уже не так рано, как летом, но утро все еще было утром. Свет даже сквозь закрытые веки словно размывал все мысли и образы. Эйкен перевернулся на спину, потому что правый бок затек, лежать становилось неудобно. Рука безвольно упала на что-то мягкое. Оно зашевелилось, издало смутный звук – недовольный, как показалось Эйкену сквозь сон.

– Эй, дай поспать, сегодня не к первой паре.

Эйкен открыл глаза, приподнялся на локтях, отчего одеяло соблазнительно сползло с его груди и задержалось где-то в районе талии. Рядом, в зебре солнечных лучей, пробивавшихся сквозь жалюзи, спала Анна. Ее темная кожа, – Эйкену всегда казалось, что в этом особенный шик, – словно поглощала свет: солнечные лучи, попадая на нее, просто растворялись. Мать Анны – афроамериканка – много лет назад обеспечила дочке статус черной принцессы: во времена, когда даже армянку Ким Кардашьян обвиняли в желании быть похожей на чернокожих, – быть по-настоящему чернокожим стало роскошью. Это как носить Шанель, когда все носят Шанель, – но ты носишь Шанель бабушки, например. Иногда Эйкен даже завидовал цвету кожи Анны, – ему выпало быть белым, почти северной белизны белым, каким, наверное, бывает идеальный воин в ветвях Игдрассиля. Эйкен не переставал удивляться иронии, с которой его «упаковали» в такое тело.

Анна еще раз пошевелилась, теперь настойчивее, потянулась всем своим долгим красивым телом, касаясь пятками края кровати. Эйкен вспомнил прошлую ночь, и к его лицу прилила краска: хорошо, что Анна лежит с закрытыми глазами и не смотрит на него. Но Анна не спала.

– Эй, – Анна обращалась к нему с этим пренебрежительным сокращением, хотя знала, кто он и как мог отреагировать, но, видимо, эта вольность доставляла ей особенное удовольствие. И она щедро платила, конечно, – каждую ночь. Эйкен почувствовал возбуждение.