Книга Умри со мной, страница 45 – Юлия Селиванова

Порой оставить все как есть – самое простое и самое мудрое решение.

На подоконнике были видны следы некогда горячего пепла, – видимо, муж Агаты курил, а искры из трубки прожигали подоконник. Курил, стоя у окна. Рон тоже подошелк окну и стал в него смотреть, прямо в черноту. Иного эта чернота напугала бы, но Рон отлично знал, что за ней, – тому, кто жил в мире мертвых, ночь уже не страшна. В ней больше нет монстров и нет пугающего одиночества. Уже больше никогда.

…И с чего он решил, что это комната мужа Агаты? Может быть, это комната ее отца? Или брата? Или сына? Или камердинера?

Рон повалился на кровать и стал смотреть в потолок.

Мертвые женщины, мертвые мужчины, мертвые дети… Рон, когда Агата заговорила про исчезновение дочери, вспомнил тот случай. Все случаи его «работы» были связаны между собой: умирал один человек, а через годы, или же совсем близко – через дни – умирал кто-то, кого тот знал… мир казался Рону устройством смертельных шестеренок, которые цепляются друг за друга и крутятся, крутятся, крутятся… Ребекку забрал сосед Агаты. Он был еще жив, но уже очень стар. Возможно, Агата до сих пор, например, по выходным приносила ему домашнюю еду: сосед был одинок, но владел огромным и в свое время дорогим домом. Местная элита: богатый, рано похоронил молодую жену, больше не женился. Ходили всякие слухи, но никто не верил.

Мистер Миннистер любил маленьких девочек.

Теплых, хорошеньких, с доверчивыми глазами и неловкими пальчиками на крохотных ручках. Со сладким запахом макушки.

У него в доме был тайный ход в казематы, которые составляли целый лабиринт под фундаментом, – Рон знал, потому что забирал Ребекку именно оттуда. Выхода не было, сбежать невозможно. Если только ты не землеройка. Да и она устала бы выбираться с такой глубины. Там, лишенные солнечного света, каждая в своей каморке за железной решеткой маленькие гостьи ждали своего часа. В оправдание… какое тут может быть оправдание? Но Рон не находил иного слова. В оправдание Миннистеру можно было с уверенностью сказать, что девочек он не портил. В нем не было никакого телесного зуда, который толкал бы на преступления плоти. Он… коллекционировал детей. Кормил, одевал, купал, заставлял (момент принуждения, конечно, присутствовал) играть в те игрушки, которые приносил).

Невыразимое удовольствие Миннистеру доставляли моменты, очень трудно добываемые из живого «материала», когда ребенок смирялся со своей судьбой. И начинал говорить о себе, жизни, матери – обо всем, что знал, – по-взрослому. Миннистер, видимо, считал, что у него вкатакомбах дети проходят ускоренное взросление. И это его уносило к высотам наслаждения. Миннистер в короткие сроки забирал у девочек детство. Некоторые жили дольше других, но в основном все же недолго. Сырость, холод, ужас делали свое дело. Ребекка прожила полтора месяца. Рон забирал Ребекку на глазах у других детей. Особенность была в том, что они его видели. Между жизнью и смертью, измученные и уставшие, дети видели проводника. Рон знал, что каждая видела его по-своему: кому-то он представлялся в виде блуждающего огня, кому-то в виде маленького мальчика, а кому-то в виде взрослой женщины. Малыши думали, что за одним из них пришла мама, – Рон никогда не мог понять смысл этой обманной оптики.