Книга Осколки, страница 147 – Саша Урбан

— Ты смотришь на вещи очень поверхностно, моя дорогая Элли. Мы показывали, что пора изменить правила игры. Заклинатели и Верховная Коллегия могут думать, что достигли баланса, запихнув алхимиков в тиски, но это не так. У них никогда не будет власти над нами. Ты и сама понимаешь это, раз решилась отступиться от Летиции.

Элль потупила взгляд. Она лихорадочно перебирала слова, искала среди них весомые аргументы, но любая идея утрачивала всякий смысл. Казалось, что земля уходит из-под ног, а саму девушку мотыляет во все стороны лихо закрученными потоками речей отца. Он говорил складно и уверенно, и проще всего было бы с ним согласиться, но Элль разъедало изнутри пульсирующее возмущение. «Так нельзя», — отдавало эхом в висках. Это бесчеловечно, жестоко — как угодно, но точно не справедливо.

— Я вижу, что ты не согласна, — проворковал Ханнес. Он наконец нашел нужную страницу и поднес раскрытую тетрадь племяннице. — Сейчас вас учат, что все маги равны и ценность их одинакова, разница лишь в точке приложения сил и возможностей. Но это самая наглая ложь, которую только могла породить Верховная Коллегия и ты тому доказательство.

Элль подняла глаза на Ханнеса. Улыбка не сходила с его лица, как пришитая, и придавала всему его облику выражение, будто он ни на секунду не переставал верить, что вот-вот Элоиза даст правильный ответ вообще на все вопросы этого мира. Но девушка молчала. Ей казалось, что каждое слово заводило ее глубже в лабиринт, созданный папой. И она просто позволяла ему говорить.

Мужчина положил ей на коленитетрадь. Разворот был испещрен заметками и знаками. Жирным были выделены отдельные слова: «рана несовместимая с жизнью», «без вмешательства целителя». Многократно обведено было слово: «ресурс» и окружено десятком знаков вопроса. Неожиданная эмоциональность для папы.

Дверь скрипнула, Элль повернула голову, надеясь, что это Ирвин с его дурацкими шуточками и нежным — таким успокаивающим взглядом. Но на пороге оказался Доминик. Поймав взгляд Элль, он хмыкнул и ухмыльнулся криво, жадно. Затем подошел к Ханнесу и, едва не сияя от гордости, пожал ему руку.

— Я только из лаборатории. Что-то срочное? Мы пытаемся восстановить еще пару заклинателей, — столько важности, аж тошно. Ханнес поджал губы и, вопреки ожиданиям Доминика, не выпустил его руки. Наоборот, развернул молодого человека лицом к Элль.

— Вот, твой легендарный опыт, о котором написано только в запретных книгах. Превращение неживого в живое — высшая алхимия, — свободной рукой он ухватил Доминика за подбородок и заставил поднять голову, обнажая сетку шрамов на горле. — Помнишь эти раны?

Элль поморщилась. Вместе с образами в памяти вспыхнул запах гари и выкипевших смесей, крови и раскаленного металла.

Ханнес принялся водить пальцами над шрамами.

— С такими ранами не живут. Он бы не дотянул до приезда целителей. Да больше того, он должен был умереть на месте, да. Но не умер. Каким-то чудом жизнь не то, что теплилась в нем, она била ключом и не давала ему умереть несмотря на боль и потерю крови.

— Даже глаза закрыть не удавалось, — добавил Доминик, испепеляюще глядя на Элль. — Я был в полном сознании, когда Эллиот вынимал из меня осколки и сращивал заново артерии, выгонял кровь из легких. А когда он перешел к пазухам черепа… Ни с чем не сравнимые удовольствия.