Книга Пять жизней и одна смерть, страница 127 – Амалия Лик

Я отрываюсь от чтения и закрываю дневник. Не могу поверить в его слова. «Как саквояж»? Он это серьезно? Внутри все сжимается. Именно от родителей мы ожидаем любви на протяжении всей жизни, любви вопреки всему. Я всем своим существом отвергаю слова мистера Олда. Должно быть, он описал временное помутнение рассудка. Выпиваю теплой воды и вновь открываю воспоминания.

«…Струи горячей воды смывали с меня дорогу, конференцию, разговоры с коллегами, десятки выкуренныхсигарет и литры выпитого спиртного, но им было не под силу смыть с меня Астрид, ее запах, частички кожи и ее голос. Я переоделся в домашнее и пришел на кухню.

– Как все прошло, милый? – спросила Мари.

– Отлично, правда отлично. – Я натянуто улыбнулся.

– Точно? Ты какой-то странный… – не унималась она, пытаясь заглянуть мне в глаза.

– Просто устал. Слишком много бесед, информации и людей.

– Понятно. А мы тут скучали по тебе, – как всегда, с долей грусти произнесла она.

– Я тоже, – выплюнул я фальшь. Больше всего я ненавидел и не переносил лжи – и вот сам утонул в ней, как в гнусном, провонявшем болоте.

Дни потянулись один за другим. Но ни секунды, ни часы, ни недели не помогали мне забыть. Когда я закрыл за собой дверь в ее номер, то будто потерял что-то, потерял ключи от дома или от себя, от самой жизни. Потерял то, чего у меня никогда не было. Я потерял будущее, то, ради чего всегда жил, то, что считал реальным, то, о чем мечтал. Словно застрял в вакуумной комнате, в которой полно людей, предметов, событий, но нечем дышать. Нет того, чего не видишь, не чувствуешь, но без чего невозможно жить. И вот, когда я это увидел, нашел, когда алмаз из темной расщелины своим бликом на солнечном свете поманил меня, я промедлил, и расщелину завалили булыжники, да такие, что мне никогда, ни за что не будет по силам их сдвинуть. Я плохо спал ночами, аппетит меня покинул, как и желание двигаться. Мой организм угасал, он сам подписал себе смертный приговор, он чах без живительной воды по имени Астрид.

Спустя несколько невыносимых недель я взглянул на себя в зеркало и увидел постаревшего, осунувшегося, сутулого мужчину с безжизненными, потухшими глазами.

«Да какого черта я так себя веду? Я сам выбираю свою жизнь. И я хочу быть с ней», – сказал сам себе.

В тот же день я позвонил в лабораторию, где работала Астрид, и попросил соединить с ней. Мне дали номер отделения, и я тут же набрал его. Руки потели и шли мелкой дрожью, горло першило, ноги выстукивали чечетку, и вот из этого круглого аппарата зазвучал ее голос:

– Да?

– Астрид, это я, Иосиф, – прохрипел я и услышал громкий вздох и тишину. – Астрид, ты тут? – произнес чуть громче в агонии ожидания.

– Да, Иосиф, да, да, – с каждым словом ее голос наполнялся летним солнечным светом.

– Как ты? – зачем-то спросил я, просто не зная,что сказать.

– Я… я…

– Нет, не отвечай, иначе я брошусь на станцию и приеду к тебе.

– Что ты, что ты! Так же нельзя, – залепетала она.

Но я знал, что уголки ее губ чуть поднялись.

– Можно, можно, Астрид. Я так страдаю, я пуст, без тебя я пустая оболочка, пустой, безжизненный сосуд. – Я говорил, пытаясь вложить все чувства, что к ней испытываю, в бессмысленный набор слов.

– Ох, Иосиф, – только и ответила она.

– Послушай, я задам тебе всего один вопрос, и если твой ответ «да», то я сделаю все, что в моих силах. Я что-нибудь придумаю.