Книга Тайна проклятого дара, страница 57 – Наталья Русинова

Евлашка вытерла слёзы и кровь с лица, оглянулась на склонившегося над ней лешака и сомлела. Рухнула, закатив глаза и бестолково разметав по земле руки и ноги.

Откуда-то сбоку надрывно заголосил Прошка. Сам староста сидел в пыли у обочины, богатая шапка, подбитая бобровым мехом, валялась неподалёку. Он неистово крестился, рука его ходила ходуном, губы двигались, шепча молитву. Один из оставшихся головорезов, получивший сквозной удар острой веткой в шею, забился в предсмертных корчах, харкнул алым из разодранного горла прямо Антипу на рубаху, но тот лишь прикрыл глаза, продолжаябормотать.

И тогда шайка дрогнула и с криками побежала за околицу. Напрасно – лешак поднял ногу, походившую на корявый ствол, и топнул ею по земле. Она глухо застонала в ответ, дрогнула, пошла трещиной…

Недолог был бег напавших на деревню разбойников. Трещина распахнулась огромной безгубой пастью, едва успела доползти до ног того, кто улепётывал первым. Земля сомкнулась над их головами, сыто сглотнула добычу и замерла.

И стало тихо-тихо. Не лязгали мечи, не орали люди, не свистел в ушах ветер. Только Прошкины всхлипывания доносились из кустов у старостиной избы. Да стоял на коленях Ванька посреди улицы, и по щекам его тоже текли постыдные для мужика слёзы. Но по иной причине – у ног его корчился один из псов, похожих на огромного волка. Брюхо его было распорото, в зияющую прореху вывалились кишки. Ванька поглаживал широкую лобастую голову и тоже что-то шептал.

Дар стремительно втянул сучья-руки, уменьшился в размерах и стал почти похожим на самого себя. Лишь сквозь разодранные едва не в клочья портки с рубахой торчал мох, покрывавший тело. Да привычная чёрная копна волос теперь выглядела белее снега.

Ванька поднял на него взгляд. Не отшатнулся, лишь нижняя челюсть его дрогнула, будто он пытался что-то сказать. В отчаянных и тёмных от горя глазах его сквозила мольба.

Он больше боялся не Дара, поняла вдруг Яринка, а гибели четверолапого друга, вставшего между хозяином и головорезом с обнажённым клинком. И это её так удивило, что она замерла на месте. А Дар вздохнул, будто человек, опустился на колени рядом с умирающим псом, положил руки на распоротое брюхо и запел без слов. И песня его звучала как дождь, что поливал иссушенную летним зноем землю. Как поле пшеницы, которое щекотал длинными пальцами ветер.

Так пел сосновый бор, стоявший глухой стеной на защите Лесистой Балки от негодяев всех мастей. И пусть иногда они всё же приходили – было их в разы меньше чем тех, кто хотел поживиться здешним добром, но погибал по пути в зубах и когтях диких зверей или от дерева, что вдруг накренилось и упало на маковку в самый неожиданный момент.

Пёс содрогнулся всем телом – а затем громко заскулил, жалуясь на боль. Поднял голову, ткнулся носом в ладонь сначала лешаку, затем хозяину. Раны его затягивались прямо на глазах.

– Будет… жить, – Дар говорил с трудом, присвистывая, какво время первой их с Яринкой встречи. – Корми его… с-с-свежим мяс-с-сом… с-седмицу, не меньше…

И замер, прислушиваясь к чему-то. А через миг земля снова дрогнула. И налетел порыв ветра, в разы сильнее предыдущего. Антип с воплями покатился по обочине дороги и рухнул в канаву. Ванька ринулся на едва дышащего пса, прикрывая его собственным телом.