Книга Тайна проклятого дара, страница 80 – Наталья Русинова

– Ну шьто ты орёш-шь, ворон старый, доброму человеку спать мешаешь! – сердито залопотал он, всплёскивая руками. – Думал – поеду с вами, от важных дел отдохну, от бабьих причитаний! Дома некуда от их визга спастись бедному Бузулеку, то шелков им купи, то усьмы, то бус заморских, голову на подушку преклонить не дают, и здесь то же самое…

– Цыц, морда лисья, – перебил его воевода. – Сюда смотри. И не вздумай ручищами махать, чай, не пугало огородное.

Пенёк растерянно переводил взгляд с одного на другого, а затем на всякий случай ссутулился, втиснув голову в плечи. А басурманин замер, раскрыв рот. И Варька едва не ахнула, раньше Пенька увидев то, на что сразу не обратила внимания.

Глаза у Бузулека тоже были разными, один – цвета неба, другой – цвета осенней земли, напитанной дождями. И такими же узкими. Он моргнул раз, другой…

…И с криком, больше походившим на вопль подстреленной хищной птицы, кинулся к телеге.

Пенёк от неожиданности напрочь забыл, что он тут грозный лешак и может обратить всех присутствующих во что-нибудь деревянное и ветвистое. Вместо этого вскочил на ноги, попятился, но споткнулся о котомку под ногами и рухнул через край повозки прямо в раскрытые объятия дядьки Бориса.

– Держи, удерёт! – рявкнул он, стискивая заоравшего юнца.

Дружинники во главе с Бузулеком кинулись к ним. Варьку оттолкнули, и она едва не упала, успев только заметить, что около телеги образовалась куча-мала из навалившихся тел.

А дальше по глазам полыхнуло уже привычное зеленоватое зарево. Мужики заорали, Варя зажмурилась, развернулась стремительно и ткнулась носом в мягкий ворот знакомой рубахи. Той, которую сама же всю зиму и расшивала обережными узорами.

Ванька обнял её крепко, но при этом бережно, не стискивая, а прижимая к груди, как величайшую драгоценность. И пусть он был почти вполовину её худее, да и ростом не особо велик в сравнении с княжьими соколами – всё равно у Варьки словно крылья за спиной выросли.

В ушах стояли крики и вопли, всхлипывания Пенька, лопотание Бузулека, от волнения мешавшего в речи местные и басурманские слова. Испуганно ржали лошади, стоявшие ближе к реке, и им тоненько вторил жеребчик лавочника.

А Варя всё стояла и стояла, уткнувшись Ваньке в грудь, – и отчего-то не могла надышаться ароматом домотканого полотна, выполосканного в полынной воде. И мягким, едва ощутимым запахом его тела – не вперемешку с потом и железом, как у здешних дружинников. Нет, от Ваньки шёл дух вот только испечённого хлеба и тёплой шерсти, вроде бы собачьей. Совершенно не противный.

«Замуж надо выходить не за ликом красивого, а за того, кто тебе пахнет хорошо, – наставляла в своё время их с Яринкой старая Агафья. – Вам ведь потом одну койку делить много лет».

И только сейчас Варя поняла, что имела в виду бабка. Дух, шедший от Ваньки, ей ну очень нравился! Так бы и стояла, пряча нос в складках рубахи. Пытаясь скрыться от враждебного мира, наполненного чужеродным колдовством, проклятиями, болью – своей и чужой, переживаниями за сестру, за бабку с дедом и за деревенских (хоть и сволочи, и едва Яринку камнями не забили, так со страху же), а теперь ещё и запахами костра, железа и содержимого чужого желудка.

– Пенёк… блюёт, – тихо шепнул ей на ухо Ванька. – Не смотри.

Варька, конечно же, посмотрела. Лешак стоял на четвереньках, поддерживаемый под впалое брюхо и степняком, и воеводой сразу с двух сторон, и изрыгал из себя с такой охоткой сожранный хлеб с пирогами вперемешку с масляно-чёрной, дымящейся жижой. И разило от неё ядом, горько до тошноты.