Книга Золотая свирель. Том 2, страница 141 – Ярослава Кузнецова

В другом вольере на закрепленном под потолком поперечном брусе вниз головой висела гигантская седая птица, завернутая в перепончатые крылья. Перья на перепонках частично повылезли, и серая пупырчатая кожа просвечивала сеткой вен. Птица поморгала на меня круглыми совиными глазами, щелкнула клювом и распахнула крылья, подняв в воздух целое облако пуха. Я озадаченно уставилась на пару нагих женских грудей, изрядно поцарапанных, с синюшными сосками, бесстыдно торчащих из белесых перьев. Ну и птица! Пожав плечами, я двинулась дальше, а крылатая тварюка заплакала-замяукала мне вслед. Это ее истерический крик я слышала в начале коридора.

В следующей камере на полу лежал человек. Спиной ко мне, совершенно голый, с замотанной какой-то лохматой тряпкой головой. Или это волосы у него колтунами торчат?

– Эй! – крикнула я. Потрясла решетку, пытаясь привлечь его внимание. – Эй, ты живой?

Человек зашевелился и начал медленно, осторожно приподниматься. Словно у него все болело. Тело тощее, вялое, грязное. Живот к хребту прилип. Тоже сто лет не кормленный. Человек постоял на четвереньках, свесив кудлатую голову. Потом так же медленно повернулся ко мне.

Лица у него не было. Была темная волчья морда, разинутая пасть и вывешенный набок язык.

– Угм, – сказало существо. – Мгм?

– Это вулфер, девонька, – тихо произнес кто-то у меня за спиной. – Он не скажет тебе ничего вразумительного.

Я чуть факел не выронила от неожиданности. Обернулась. Чуть дальше по коридору в соседней клетке на полу сидел старик.Он прижался лбом к прутьям, обхватил металл костлявыми руками, просунув их наружу почти до локтей. Сквозь решетку виднелись ветхие стариковские лохмотья – то ли бывший плащ, то ли еще что-то, давно потерявшее право называться одеждой. Бесцветные волосы обрамляли землистое узкое лицо, иссеченное морщинами настолько, что оно казалось куском коры. Со старого лица смотрели яркие молодые глаза – черные, пронзительные. И зубы, когда он улыбнулся, оказались на зависть: все целенькие, белые, один к одному.

– Человек? – я аж поперхнулась. – Северянин? Найл? Откуда? Почему ты за решеткой?

– Провинился перед Королевой, девонька. – Голос у него был тихий, чуть задыхающийся. – А ты, я вижу, новая ее игрушка?

– Я не игрушка. Я гость. – Старик понимающе улыбнулся, и мне стало не по себе. – В чем же твоя вина, северянин?

– Ах, девонька. Я стар и некрасив – вот моя вина. За то и наказали. Посадили к зверям, на хлеб и воду, чтобы раскаялся. Но я не раскаялся, потому третий день сижу без воды и хлеба. Не найдется у тебя завалящей корочки или сморщенного яблочка для старого человека?

– Тебя морят голодом? Какой ужас! – Я прошлась вдоль решетки, осматривая и ощупывая ее. – Где здесь дверь? Как она открывается?

– Доброе сердечко, девонька. Никак не открывается. Нет здесь двери. Да и не стоит идти поперек королевиной воли. А то, глядишь, и тебя запрут за решетку на всю оставшуюся жизнь.

– Но что же нам делать? Послушай, я принесу тебе поесть. Сегодня у Королевы праздник, я слышала, будет угощение. Только я боюсь, что не найду дороги обратно.

– Мне хотя бы глоток воды, девонька. Больше ничего не надо.

– Здесь недалеко есть вода. Целый фонтан. Сейчас принесу, подожди!

Я пристроила факел у решетки. Старик шумно выдохнул, облизнул сухие губы.