Книга Малахитовое сердце, страница 107 – Лизавета Мягчило

Когда по плечу хлопнула рука, он молча растянул губы в вымученной улыбке.

– Здорово, Саня, как себя чувствуешь?

Бестужев шумно упал на стул напротив. И Славик снова увидел огонь в его глазах – уверенность в завтрашнем дне, воодушевление.

– Меня оттуда даже сама Чернава ночью не отогнала бы. Сразу после обряда так хорошо стало, как будто килограммов тридцать сбросил. А на рассвете меня Катя со Щеком встретили. – Улыбка поблекла, Саша задумчиво почесал небритую щеку. – Славный у них мальчишка растет. Когда я сказал, что он на меня в детстве похож, мне Полоз чуть голову не отгрыз.

Мягкий гортанный смех разнесся по избе.

– Это что, наша тихоня уже потомством обзавелась?

– Еще каким. Я же часы с собой взял, чтобы удостовериться, что положенное отсидел. Мне кажется, «мое» – самое первое слово Злата. Обратно часики я уже не отвоевал, ну и ладно. – Благодушно махнув рукой, Саша возбужденно забарабанил по столу ладонями, цокнул языком. Было видно, что энергия в нем бьет ключом. Может, проклятие Чернавы и правда когда-то украло его душу? А сейчас она вернулась на положенное место, ластилась к хозяину, шептала о светлом будущем.

– Ты даже мои вещи собрал? А где Агидель?

От звуков ее имени неприятно царапнуло сердце, Елизаров устало выдохнул. С нажимом провелладонью по лицу, потер глаза.

Ему нужно вернуться домой, там вся его жизнь. Это разумно, он ведь получил все, что хотел.

Не все.

На столе рядом с сумкой приютилась маленькая пуговица с блестящим кантом. Славик нашел ее в простынях, когда остервенело поправлял постель.

Взгляд тянуло к ней магнитом, подушечки пальцев несмело коснулись края.

Бестужев все понял, затих. Проследив за взглядом друга, тихо поднялся, потянулся к позабытому календарику на печи, принялся меланхолично закрашивать алый кружок черным маркером.

Пляска с полуденницей. Горящая зелень глаз. Полет свободного сокола.

Елизаров боялся оступиться, шагнуть и почуять под ногою пропасть.

– Знаешь, передай моей матери, что я заскочу через месяц. Езжай-ка ты один.

Бестужев не удивился, стрельнул хитрым взглядом и крепко пожал протянутую руку.

А Елизаров побежал. Побежал так, как бегал в далеком детстве – когда сердце из груди выпрыгивало навстречу ветру, только неловкая суетливость заставляла путаться в собственных ногах.

Дважды он едва не пропахал носом землю, единожды перепрыгнул через громко возмущающегося петуха, у колодца почти снес идущую с коромыслом бабку Софью.

Вперед, быстрее, он не хотел повторять ошибок друга. Его сердце здесь, за маленькой неказистой калиткой, в избе, поросшей девичьим виноградом. Оно громко и горько вопило за распахнутыми створками… В оконном проеме виднелся Василько. Парнишка упрямо жал губы и щурил глаза, а Агидель заходилась горестным криком:

– Не хочу, чтобы он меня возненавидел! Что ему делать здесь, ну скажи?! И в город не могу, не оставлю я тебя! Что мне делать, Василько? О чем думаешь?! Как я ему всю жизнь переломаю?

Тут скользящий взгляд Василько зацепился за Славика. Губы растянулись в победной улыбке, и двоедушник по-мальчишечьи ловко нырнул в открытое окно под скорбный вздох сестры. Похоже, так он не раз сбегал от тяжелого разговора. А Елизаров поспешил внутрь, взбегая по ступеням. Ударилась о стену входная дверь.

В избе было прохладно, пахло полынью и мятой. Агидель лежала на печи, свернувшись в тугой клубок. Красные воспаленные глаза, закусанные до кровавых отметин губы, которые еще этой ночью он так целовал… Истерзанная собственными мыслями, она едва повернула голову на шум у двери, а затем, увидев его, резво вскочила. Села, упираясь в красные кирпичи печки ладонями.Голос ломкий, пустой, взгляд холодный. Если бы Елизаров не слышал ее слов у окна, осмелился бы заговорить сейчас?