Книга Малахитовое сердце, страница 104 – Лизавета Мягчило

Если бы только Славик додумался попросить друга повременить с избавлением от проклятия – на день, на три или неделю. Они бы тогда добрались до Жабок и трассы через болота, бросили бы все вещи или вернулись бы в Кочи через месяц…

Нет, он посчитал Агидель всемогущей, даже помыслить не мог, что ей может стать плохо. Наивно решил, что никаких чар страшнее тех, что увидел за скотомогильником, не существует. Уж если при помощи ее силы Чернава навела проклятие на всю деревню и девушка спокойно встала, так что ей какой-то приворот. Захотелось засунуть пустую голову в горнило и отсечь ее чугунной заслонкой. Для чего она ему, если чаще всего думается именно задницей?

Страх придал ему сил, помог поднять девушку. Прижимающаяся к его груди Агидель казалась невесомой, маленькой и хрупкой. Если раньше Елизаров с опасением волок свое тело, отчаянно боясь оступиться, то теперь с нею на руках он шагал резко и уверенно. Боль – ничто. За нее страшнее.

У них сложилась дурная традиция – каждый раз, когда ведьма оказывается в его постели, Елизаров трясется и нервничает. Каждый раз, лежа на его простынях, она едва не прощается с жизнью.

Комната. Агидель. Постель.

«Силу ведьма может черпать из мужчины».

От этой мысли внутри заворочалось предвкушение, скользнуло влажной дорожкой по коже, пуская мурашки. Славик способен ей помочь. Ему этого хотелось. Стоило лишь подумать о сексе с Агиделью, как бесы в груди проснулись, сочно потянулись, обдавая лавиной желания, обнажая крупные клыки.

«Не ври хотя бы себе, животное, о каком альтруизме ты сейчас думаешь?»

– Агидель, переспи со мной. – В тихом вкрадчивом голосе Славика послышались бархатные ноты. Разве не так искушал змей Еву в Эдемском саду?

Ее глаза открылись так резко, словно одна эта фраза ее уже вылечила. Ведьма в его руках начала ерзать, пытаясь выбраться из объятий. Славик едва не потерял равновесие, пришлось поставить ее на ноги.

И, о боги, Елизаров увидел в ее глазах отражение собственных демонов. Взгляд девушки опустился на его рот, подернулся дымкой, язык Агидели нервнопроскользнул по нижней губе. Волна желания тут же ударила в пах, приподнимая член.

Он хотел ее. Даже сейчас, растрепанную, бледную, с расцарапанными ногами и крупным лиловым синяком от пощечин Чернавы на скуле. Хотел, несмотря на то что сам ей вовек не сдался.

Разве не звучали его слова на поляне у ведьминой могилы как признание в собственных чувствах? С чего бы еще ему собой жертвовать? Разве не переплетались их пальцы сегодня днем, пока он до зубодробительной боли в висках вчитывался в каракули мертвой ведьмы?

– Ты не знаешь, о чем просишь. Думаешь, что тебе, герою, это будет нипочем? – В голосе Агидели чистый яд, плещущийся концентрат самобичевания. Елизаров не слышал. Он будто оглох, ослеп и совершенно обезумел. Сделал шаг вперед, прижимая к себе хрупкую фигуру.

Ведьма смотрела снизу вверх, прожигала прищуренным взглядом, она не прикрыла веки даже тогда, когда он опустил голову, потянулся к губам. Секунда. Ее рот приоткрылся, впуская его язык. И это было словно прыжок в пропасть, когда в диком безумном восторге сжимаются все внутренности. Ощущение полета, свобода, окутывающий душу запах Агидели. Его почти вынесло из собственной шкуры, когда язык ведьмы скользнул в его рот, она потянула Елизарова на себя.