Книга Малахитовое сердце, страница 101 – Лизавета Мягчило

– Ложись.

Наклонилась, развела руки Бестужева широко в стороны, прикрыла глаза, усмиряя дыхание, а затем запела.

На незнакомом языке, от которого внутренности тут же скрутило спазмом. В ее руке оказалась первая игла. Повела кровавую царапину вдоль виска невесомым завитком к глазу, скакнула к переносице. Он не чувствовал боли, адреналин гнал кровь так оглушительно громко, так яростно плясали огни свечей, бросая хоровод бликов, что в глазах начало рябить.

Бестужев заметил их не сразу: уродливые, скрюченные, низкие и высокие, тощие и заплывшие склизкими жирными складками. Бесы лезли из всех углов, проступали сквозь тени, щемились из подполья, трещали под крышей. Стонали, выли и верещали, они требовали вернуть им обещанную жертву, тянулись к кругу скрюченными лапами. Из широко распахнутых пастей тянуло гнилью и протухшим мясом, с острых зубов капала вязкая слюна. А во взглядах дикий голод. Необузданное желание. Если бы не тонкая игла в руках ведьмы, Бестужев вскочил бы и ринулся искать Катю – свою любовь.

Повинуясь мороку, Саша дернулся вперед, попытался встать. И в этот миг игла в ловких пальцах обожгла, воткнулась в кожу лба, голова налилась свинцовой тяжестью, он не сдержался, сквозь плотно стиснутые зубы вырвался низкий стон.

Больно. Но это не привычная выворачивающая наизнанку боль, что-то другое – эфемерное. Словно душу бросили на адскую сковородку, а она, живая, обнаженная, трепыхается, прилипает к раскаленному железу и дергается, отдирая от себя клоки мяса, шипит выливающейся кровью, приподнимается, чтобы снова упасть в жар.

Вторая игла в руках. Громче, увереннее лилась песня. Дрожал пол, протяжно стонали хлопающие двери. Лицо Славика стало пепельно-серым, он цеплялся за дверной косяк пальцами, не позволяя двери отсечь комнату от остального дома. Готовый сорваться в любую секунду к ним на помощь.

Голос Агидели стал громче, злее, воткнулось раскаленное острие иголки в кожу над сердцем, Саша не пытался сдержать глухого рычания. Прогнулся дугой и резко опал, намертво прилип к полу позвонками, закатились глаза. Больше не видно бесов, перед взглядом – пульсирующий алый. Тонкая голубоватаявенка на шее Смоль, нежные губы, выводящие дорожку по его коже к паху. Ее запах, ее касания. Больно.

– Хватит…

Он был готов умолять, ползать на коленях, просто пусть эти мучения закончатся. Пусть ведьма остановится, потому что еще немного, и он просто не выживет. Хотелось разодрать грудину собственными пальцами, вытянуть эту глухо бьющуюся, пульсирующую мышцу, разгоняющую по венам лаву. Бессердечная Агидель не слышала. Не сбилось ее ровное дыхание, не остановилась песня, в руках – третья игла. Саша попытался отодрать от пола руку, перехватить выводящие узоры пальцы, но тело налилось свинцовой тяжестью.

Очередной завиток, игла вгрызлась в мясо внизу живота, он больше не стонал – захлебывался надрывным хриплым ревом. От его крика дернулся бледный Славик, начал нервно ходить взад-вперед у порога, сжимались и разжимались руки. Но он был бессилен, слово, данное Агидели, мешало шагнуть к ритуальному кругу.

А вокруг Бестужева растекалась, заливая пол, темная, горячая кровь. В сознании сбитой мантрой билось, пульсировало лишь одно слово: неправильно. Небольшие уколы и царапины не могли вызвать такого кровотечения – организм словно пытался вытолкнуть заговоренное железо прочь. Иглы раскалились, покраснели железные ушки, поднялся в воздух запах паленого мяса.