Книга Малахитовое сердце, страница 102 – Лизавета Мягчило

Агидель протянула руку за гвоздями.

Нервно зажимал рот руками Елизаров, с нажимом проводил ими по губам и подбородку. Бестужев выглядел слишком плохо, широко распахнутые глаза были залиты кровью, волосы слиплись, стали алыми. Хрипло дышал, словно загнанный, дошедший до агонии недобитый зверь, старался протолкнуть воздух в легкие. Цеплялся за собственное сознание, Славик видел, как он пытался сморгнуть алую пелену с глаз, как силился стиснуть зубы, чтобы снова начать дышать носом. Эта ночь казалась невероятно длинной, Елизаров был почти уверен, что утром на полу останется пустая обескровленная оболочка друга – Саня не выживет.

Широкий замах взлетающей вверх руки, Елизаров малодушно зажмурил глаза и отвернул голову. Видит Господь, он не хочет знать, для чего ей эти гвозди.

Глухой стук. Тишина. С первым ее ударом оборвались вопли бесов, монстры просто рассеялись. И в этой глухой тишине ее голос стал спокойнее, незнакомое наречие мягче. Открыв один глаз, Елизаров увидел, как она голыми руками вбивает гвоздь за гвоздемв пол у распростертых рук, в ногах и возле головы.

Дыхание Саши оборвалось. Ни вдоха, ни выдоха, немигающий взгляд уперся в потолочную балку. И неожиданно, совсем тихо из груди вырвался вздох облегчения. Он начал смеяться. Вымученный, тихий и мягкий смех превратился в безудержный хохот – чистое окрыленное счастье, пока остывающие головки игл становились черными, в ушках застывали липкие дегтярные капли.

Агидель пошатнулась, опустилась перед ним на четвереньки, аккуратно выдернула иголки из кожи.

– Слава, помоги мне достать гвозди и приведи в достойный вид своего друга.

Ее слов почти не было слышно за неудержимым смехом Бестужева, конец фразы Славик распознал по губам. Стремглав, путаясь в ногах и спотыкаясь, понесся к кругу.

Гвозди вошли так глубоко в пол, что руками вырвать их не удалось, какое-то время Елизаров копошился в сундучке Ждана, забытом в сенях, пока не нашел гвоздодер. Все еще раскаленные, они обожгли пальцы, а Агидель спокойно взяла их из подрагивающей ладони и вернулась к столу.

Пока Славик протягивал ведро с водой Бестужеву, она села за стол, устало перекинула волосы на одну сторону и склонилась над бутылью. В горлышко опустила иглы и гвозди, следом засыпала соль и землю. Когда настал черед воды, ведьма поднесла ее к губам, начала нашептывать. И слова ее магическим маревом пускали рябь по водной глади, подсвечивали миску.

«Вода-водица, чистая ключевая силушка, впитай соль, силушку землицы. Вы, две силы природные, станьте одной, все зло в себя впитайте, злой морок поглощайте, яд бесовской любви забирайте. Слово мое – замок. Пусть будет так».

Залилась в бутыль вода, закрылась пробка, запечатывая золотистое свечение, сверху Агидель запечатала ее воском. Попытавшись подняться, ведьма завалилась назад, так и осталась сидеть на стуле, устало прикрывая глаза.

– Поднимайся, Саша, одевайся. Тебе нужно закопать эту бутылку на могиле Чернавы и провести там ночь. Славик, проводи его.

Бестужев успел взять себя в руки, смыл с себя бордовые разводы, зачесал назад залитые кровью липкие волосы.

Пустота. Пустота внутри позволяла дышать так ровно, так спокойно… Впервые рой мыслей не жалил, он легко мог увести внимание от образа Кати. Вот он представлял ее у колодца, а через секунду был волен думать о спелой землянике, растущей за домом Ждана и Зарины.