Книга Малахитовое сердце, страница 86 – Лизавета Мягчило

– Как никчемную дохлую курицу, на задворках скотомогильника… – Очередная пощечина, девушка повалилась на землю, рассыпались веером вокруг хрупкого тела рыжие пряди. Чернава коршуном возвышалась над ней, корчила губы в брезгливой всепоглощающей злости. – Где были твои глаза, что чуяло сердце, когда меня, как убитую скотину, тянули на скрипящей ржавой телеге в это место? Каково тебе было бы, а?

Чернава наклонилась, тонкие пальцы вцепились в запястье Агидели, когти пропороли разукрашенную веснушками кожу, полилась кровь. Алая, она побежала резвым ручейком по их рукам, крупными каплями окропляя примятую траву, заблестела на боках ядовитых ягод. И мертвая ведьма снова запела. Страшно, упираясь свободной рукой в ответившую ей, заходившую ходуном почву. Начали съеживаться растения, разлился по воздуху трупный смрад, а Чернава все пела, все тянула не принадлежащую ей теперь силу из живой девчонки.

– Мри скот, урожай засыхай, живущий на землях покоя не знай. Ни с ночи поутру, ни в день, ни повечеру. Кровавой слезой исходи, еды и питья нигде не найди.

Вверху угрожающе громыхнуло, стали сгущаться плотные черные тучи, порыв ветра голодным зверем вгрызся в их застывшие фигуры, разметал огненные и черные волосы, поднял в воздух и закружил резво падающие на землю капли крови.

Проклятие. Она прокляла всех жителей Козьих Коч в одно мгновение. И этим же сломила, иссушила силу Агидели. Совсем скоро закатное солнце сменится полной луной, тогда никто из них отсюда не выберется, нечисть наберет свою силу, окрепнет еще больше.

Бестужев попытался встать. В эту же секунду обезображенное гневом лицо ведьмы повернулось, белые глаза нашарили его, застывшего у корней.

– Лежать.

Прозвучало, как брошенная хозяйкой команда для непослушной собаки. И его сложило. Парализовало болью, страхом и отвращением. Сковало проклятием, почуявшим собственную хозяйку, затянуло удавку на горле сильнее. Образ Кати вынес его с поляны, заставил забыть о мертвой ведьме, карающей их за беспечность. Он тонул в этой дикой тоске, Бестужев ею захлебывался.

Бока волка ходили ходуном, скулеж раздирал воздух,но Василько не сделал ни шагу к сестре, страх его обездвижил или заклятие, было не понять. А Славик просто не успевал доползти до Чернавы и Агидель. Все они оказались беспомощными зрителями.

– Око за око, я дала тебе новую жизнь, теперь я ее заберу. – С угрожающей нежностью ведьма коснулась лица преемницы, а затем вцепилась в волосы. И потащила. Потащила девчонку к разрытой могиле.

Надсадно взвыл волк, закашлялся кровью пытающийся подняться Бестужев. Но страшнее всего были не их жалкие попытки помочь или испуганный, наполненный болью крик Агидели. Страшнее всего был рев Славика.

Он был пропитан злостью и болью. Пальцы Елизарова судорожно сжали очередной пучок белладонны, проволокли тело на десяток сантиметров вперед, а затем он начал подниматься. Сначала к животу подтянулось одно колено, за ним другое. Стоя на четвереньках, Елизаров обливался горячим потом, смаргивал выступающие слезы и пытался поднять тело с помощью атрофированных мышц ног.

Замерла у самого края ямы Чернава, будто видела, что творится у нее за спиной. Громче всхлипнула Агидель, царапающая каменную руку, вцепившуюся в волосы. Голова мертвой ведьмы медленно повернулась в его сторону. Острый подбородок оказался аккурат над ее лопатками, громко захрустели смещающиеся позвонки. Но она давно уже не чувствовала боли. Сочные губы растянулись в холодной улыбке.