Книга Малахитовое сердце, страница 87 – Лизавета Мягчило

– Считай, у тебя хоть что-то останется от твоей первой любви, скажи ей напоследок спасибо.

Елизаров зарычал – протестующе и зло, опираясь на колено, поднялся на ноги. Не дойдет, это было понятно сразу, он просто не успеет. Шатаясь, сделал один неуверенный шаг, второй. На третьем задрожали не только ноги, все тело пошло крупной дрожью. Взгляд парня прикипел к хрупкой фигурке Агидели, распластанной на краю неглубокой ямы. Заплаканное лицо, горящая от пощечин щека, припухший нос. Господи, она уже не верила в собственное спасение, сквозь слезы она ободряюще улыбнулась ему и прикрыла глаза.

Славик захрипел, сделал четвертый шаг, зло сморгнул подступающие слезы. Он ее не потеряет, не сможет.

– Забери меня, не ее. – В голосе ни капли сомнения, надтреснутый и выцветший, он мог принадлежать глубоко уставшему старику, никак не храбрящемуся самоуверенному Славику. – Если ты хочешь кого-то наказать, то наказывай меня. Я сделаю что угодно, умоляю, отпусти Агидель.

Он уже проиграл. Он мертв. Если мир не услышит больше звонкого смеха рыжеволосой красавицы, если солнце больше не поцелует россыпь ярких веснушек на ее щеках, то зачем ему жить? Если не станет Агидели, его больше не будет. Потому что одна лишь близость к ней цепляет крюком, глубоко, навыворот, вытягивая изнутри все хорошее, на что он способен. Она сделала его живым. Заставила забыть о собственной немощности, одним своим существованием напомнила, что может быть тепло и уютно. Она стала его домом.

Насмешливо цокнула языком ведьма, тряхнула начавшую вырываться и причитать девушку. Глупая. Агидель ругала и кляла его такими матами, что, будь Елизаров в другом месте и не в такой поганой ситуации, громко хохотал бы и поспешно записывал. Славик сделал пятый шаг. Умоляюще сложил вместе руки, глядя на мертвую женщину. Опустить глаза на Агидель ему просто не хватило храбрости.

Господи, пожалуйста, пусть она живет.

– Не пойдет. – Чернава разрушила весь его мир одной фразой, это было сильнее удара в солнечное сплетение. – Прости, Вячеслав, мне вернуть свою силу нужно, а в тебе отродясь ничего ведьмовского не было. Порадуйся, тебя жизнь от ведьминой любви уберегла. Она у нас ох какая ядовитая и тяжелая.

Завыл надрывно Василько, в беспокойстве заметался по краю поляны.

– Давай же, трус, она ведь твоя сестра! – Бестужев захрипел, слова выдрались из глотки вместе с новой порцией крови. Будто в гортани стеклянное крошево – ни проглотить, ни сплюнуть. И в этот момент волк ринулся к ведьме.

Чернава играючи швырнула Агидель в разверзнутую могилу. С хрустом вернулась на положенное место голова, ведьма хищно осклабилась, нетерпеливо перебирали воздух скрюченные пальцы. И тут, не добежав до нее метра, Василько резко вжался в землю брюхом и затормозил.

Ее издевательски громкий победный хохот пронесся над поляной. И запнулся. Чернава пошатнулась, закашлялась черной кровью, медленно опустила взгляд на собственную грудь. Скрюченные пальцы царапнули широкую ветвь рябины, выглядывающую через переломанные развороченные ребра. Губы ведьмы тронула улыбка, перед тем как завалиться на бок, она прикрыла пустые глаза.

Сумев приподняться на вытянутые руки, Саша сплюнул сгусток крови. Мертва, теперь она мертва по-настоящему. Боль тут же разжала свои тиски. Прояснившийся взгляд зацепился за стоящегов вырытой яме Щека, Полоз равнодушно вытирал перепачканные ведьминой кровью пальцы. Из-за тонкой рябины, растущей на противоположном краю поляны, вышла Катя.