Книга Малахитовое сердце, страница 90 – Лизавета Мягчило

Царь кивнул, развернулся, направляясь к другому краю поляны, переплел свои пальцы с Катиными. В груди Бестужева беспрестанно ныло, крутило от едкой, ядовитой ревности. Пока хозяйка проклятия, запрокинув голову, смотрела пустыми глазами в проплывающую над нею полную луну, обжигала его своим холодом, Саша провожалее в последний путь.

Лунный свет освещал их дорогу, под ногами стелился мягкий туман, кусал холодной влагой за лодыжки и колени. Тонкая кисть Чернавы покачивалась в такт его ходьбе. Перед глазами рябило, темнело от усталости и опустошающих ярких эмоций. Страх, надежда, боль. Каждый шаг давался с трудом, несмотря на то что Щек выбрал самую ровную, самую короткую тропу до брусничника.

Словно смеясь над ним, мозг вытаскивал из глубин старые воспоминания, оживлял образы. В лунном свете лицо Чернавы казалось мирным, будто она спала на его руках, сливалась с липнущими к лицу прядями кровавая дорожка из угла губ. Саша смотрел на то, что осталось от могущественной ведьмы, и вспоминал ее у печи. Разжигающую огонь, статную, чарующую. Вспоминал, как снисходительно приподнимались черные брови, как растягивались в улыбке пухлые губы, когда его колено касалось ее ног. Помнил ее пульс под собственными пальцами – испуганный, трепещущий, когда надеялся придушить ведьму у поленницы, когда мечтал убить собственными руками. В своем гневе колдунья была страшна – развевались живым адским пламенем черные пряди, пальцы растирали алые полосы на шее. Когда он и покалеченный Слава уезжали из Козьих Коч, Чернава носила синяки на горле гордо, как память о собственной победе, без страха или стыда встречала его взгляд, поднимая выше подбородок. Как такую силу могла сожрать болезнь за одну несчастную зиму? Что стало с ней?

На брусничной поляне их маленькая процессия остановилась, Саша аккуратно опустил свою ношу в терпко пахнущие, покрывшиеся первой росой травы. Взял протянутую Агиделью лопату.

Попытался вклиниться Славик, захотел работать на равных. Он оставил коляску у скотомогильника, подтолкнул жалкие негодные остатки к пустой яме и замер на краю, прощаясь с ними взглядом, полным отвращения. Обратный путь он преодолевал на своих двоих, поддерживаемый лишь хрупкой ведьмой. Бледный, словно еще один труп, Елизаров дышал хрипло и резко, а когда понял, что они дошли до нужного места, соскользнул с плеча Агидели и рухнул на колени, сминая ладонями переливающиеся от капель росы травы. Пара глубоких вдохов, он едва выталкивал из сухой глотки слова, но все равно был готов копать. Саша отказался от его помощи: справится сам.

Почва оказалась куда тяжелее лесной, влажная, с густыми переплетающимисякорнями пушистых кустиков брусники и ярко цветущего вереска. Взмах за взмахом, пока на ладонях росли и сочно лопались мозоли, пачкая черенок прозрачной блестящей лимфой. Когда Саша скрылся в яме по пояс, в нее молча соскочила Агидель, перехватила лопату, останавливая его мучительные, механически рваные движения. Низенькая и хрупкая, она работала с небывалым остервенением, взлетали и разбивались о гору земли все новые и новые комья, появлялась над ямой и снова исчезала растрепанная рыжая макушка. Ведьма не остановилась, когда могила скрыла ее по самую шею, зло рявкнула на подползшего к краю Славика. Сама. Извиняясь, отдавая последнюю дань. Из глубокой ямы парни вытягивали ее за руки, сама она взобраться по резкой стене не смогла.