Книга Чуж чуженин, страница 10 – Ксения Скворцова

Мстислава положила ладонь на нагретую землю, когда вдруг без малейшего предупреждения из-за спины раздался надрывный плач Стояны. Она плакала и голосила про быструю речку, на берегу которой сидела сирота и просила людей обратать лучшего коня и натянуть каленую стрелу, чтобы заставить мать сыру землю расступиться и пробудить уснувшую вечным сном матушку. Старуха выла о горькой свадьбе и о том, что невесту некому было собрать и благословить, что, сколько бы ни старались помочь люди, земля не расступится, а мать не восстанет от смерти.

Когда нянька закончила, Мстислава уже лежала грудью на могиле и, судорожно сотрясаясь, рыдала. Все последние дни она крепилась, но причитания старухи вспороли невидимые путы на ее душе, позволяя накопившимся страхам, обиде и отчаянию найти выход. После короткой передышки Стояна продолжила петь про соловья, которого тоже отправили будить матушку, но та не могла проглянуть,потому что мурава проросла сквозь ее очи, и не могла ответить, потому что черная мга занесла ей уста. Но Мстислава уже не разбирала слов, содрогаясь и одновременно с каждым всхлипом освобождаясь из-под тяжелого гнета. Голос няни и ласковое прикосновение теплой руки преданной Векши, украдкой смахивающей слезу, вели ее, не давая сорваться в темную пучину.

В полузабытьи княжну привезли обратно в терем, где чернавки принялись отпаивать ее берёзовицей. Когда Мстислава, уложенная на лебяжью перину и укутанная в меха, пришла в себя, Стояна копошилась в углу, собирая свою невеликую укладку.

Давно пора было сказать старой няньке, что той придется остаться в Медыни, но Мстислава без конца откладывала неприятный разговор, и вот теперь отсрочивать стало некуда.

– Стояна, – позвала она, и ее голос от долгого лежания прорезала неловкая хрипота.

Старушка замерла, согнувшись над ларем, а потом резко, по-птичьи, вскинула голову.

– Ай проснулась, касаточка моя? – тяжело отдуваясь, проговорила она, с привычным обожанием глядя на воспитанницу.

Мстислава сглотнула предательский ком, вставший поперек горла.

– Что это ты делаешь? – стараясь придать голосу непринужденности и оттого звуча еще более высокомерно, чем обычно, спросила Мстиша, небрежно кивая в сторону старухиных пожитков.

– Известно что, дитятко, – терпеливо развела руками Стояна, словно разговаривала с несмышленым дыбушонком, – поутру ведь тронемся, так укладываюсь.

Мстислава еще раз скользнула взглядом по обшарпанному сундучишке и отстраненно подумала, что няня почти ничего не нажила за свою долгую службу княжеской семье.

– А разве кто сказал, что ты едешь? – даже в такой миг не сумев избежать надменности в голосе, спросила Мстислава.

В глазах старухи застыло неверие. Но, сколько она ни вглядывалась в красивое лицо существа, которое любила больше собственной жизни, в нем не было ни мягкости, ни сострадания. Осознание случившейся беды вдруг захлестнуло несчастную женщину, и, не помня себя, она повалилась на колени.

– Почто безгодишь меня?! Чем я, старая, тебе напрокучила? – Даже теперь, в припадке отчаяния и горя, Стояна почти пела, покачиваясь из стороны в сторону и то и дело бухаясь восковым лбом в пол. – Чем прогневала? Ужель мало я тебя пестовала? Мало холила? Неужто на чужбине не станет от меня проку? Али объем кускомна мужниной стороне? Али платьем обношу? Так мне ж ничего не надо. Я со свиньями из одного корыта хлебать стану, только возьми меня, Мстишенька! – Она оторвала голову от досок и подняла на девушку заплаканные горящие глаза. – Возьми с собой, голубушка, кровиночка моя!