Книга Чуж чуженин, страница 184 – Ксения Скворцова

Она вспомнила шрамы, которыми оказалось испещрено тело Незваны. Значит, кто-то тоже настолько ненавидел его, что хотел искалечить, изуродовать еще больше. Мстиша усмехнулась и сняла с пояса отцовский нож, который, как мешочек серебра и гребень Ратмира, смогла спрятать от Незваны. Она облизнула губы, но от этого они стали только суше. Руки мелко подрагивали, и Мстислава сама не сказала бы, от страха или от предвкушения.

Она закатала рукава и с привычным, доставляющим болезненное удовольствие шелестом извлекла изящный клинок из ножен. Когда тата подарил его, Мстиша удивилась, ведь рядом всегда были слуги, готовые помочь в любом затруднении и защитить, если потребуется, но он настоял, чтобы она приняла нож и носила при себе.

«Всегда сражайся до конца».

Мстиша закрыла глаза, словно прячась от пристального отцовского взора.

Она тряхнула головой, отгоняя видение любимого лица, решительно сжала рукоять и, прокручивая запястьем левой руки, нанесла первый надрез. Бледная кожа окрасилась тонкой полосой багрянца. Мстиша втянула сквозь зубы воздух и подалась назад, запрокидывая голову, но быстро совладала с собой и заставила себя посмотреть на сочившуюся по предплечью кровь.

Свежий, отдающий железом запах щипал ноздри. Кожу жгло, и, подавив порыв прижать к ранке палец, Мстислава нанесла следующий порез. Она бы никогда не смогла причинить себе настоящий вред – даже этому ненавистному телу, – поэтому действовала осторожно и расчетливо. Она не любила боли, но сейчас желала ее. Было ли это стремлением наказать себя или вытеснить иную, куда более глубокую муку? Мстиша одергивала себя, не позволяя размышлять.

От мыслей одна морока.

Мстислава удовлетворилась, только когда оба предплечья покрыли живые алые узоры. Тонкие струйки переплетались в причудливом танце и множились, сбегая вниз, на понёву и наст. Странно. Кровь была теплой – отчего же Мстише делалось все холоднее? Наверное, она слишком долго просидела на снегу. Пора было отправляться домой. Запал прошел, и хотелось спать, но сил на то, чтобы подняться и добрести до избушки, не осталось.

Мстиша вздохнула, натянуларукава на истерзанные запястья и, обняв себя, свернулась клубком. Она прикрыла глаза. Показалось, что кто-то погладил ее по голове – ласково, едва заметно. Не размежая век, Мстислава сонно улыбнулась. Откуда-то из глубин сознания послышался тихий, незнакомый и скрипучий голос:

Разве Стояна когда-то пела эту чудную колыбельную?

Мысли вязли, цеплялись друг за друга, и Мстиша махнула рукой, отгоняя их, словно надоедливых мух. Окровавленная рубаха прилипла к коже. Неприятно. Лучше не шевелиться. Вот так.

Холод принял ее в крепкие объятия. Мстислава сомлела и покорно повалилась в темный, бездонный колодец сна.

Ее разбудил звук пастушеского рожка. Мстиша потеряла всякое представление о том, где находится, и чудилось, будто она и в самом деле прогуливается по полю с татой. Казалось, еще миг, и теплый ветер овеет лицо, а стоит лишь наклониться вперед, как под пальцами скользнет шелковистая грива.

Но музыка звучала странно, точно ей не хватало места, и Мстислава догадалась, что песне на дают вырваться на простор тесные стены избы. Она открыла глаза.